Будем как боги

Теду не в чем было упрекнуть себя, как отца – кроме, разве что, развода. Но даже развод у него с женой был без скандала, без трагедий, и по Хельге он не ударил. Тед сделал для этого все, и у него получилось. Во всяком случае, он не видел никаких свидетельств обратного. В остальном у него отношения с дочерью были столь хороши, что, когда встал вопрос о ее будущем – в профессиональном смысле, из всех дорог она выбрала ту, по которой шел ее отец.

Да и ее парень – Тед не мог не замечать, насколько Роберт Уоллес был похож на него самого в молодости. Несмотря даже на то, что происходил из довольно обеспеченной семьи. Его предки, конечно, тоже были эмигрантами – но они прибыли из Шотландии еще в те времена, когда Великобританией правила королева Виктория, еще даже не вышедшая замуж за Альберта. Уоллесы стали миллионерами еще до Великой депрессии, из этого рода вышло несколько конгрессменов и сенаторов…

Но парнишку это не испортило. Из всех своих учеников Тед всегда выделял Роберта – как самого прилежного, сообразительного и ответственного. И самого отважного. И когда Хельга начала встречаться с ним, Тед почувствовал радость. Он знал, что с Робертом Хельга будет как за каменной стеной.

В общем, Тед не мог себя ни в чем упрекнуть… и все-таки упрекал. Его дети рисковали, ввязавшись в его игру. А ведь Хельга, как оказалось, была беременна! Получается, он рискнул не только дочерью, но и внуком. Если бы он знал это раньше…

«То что? – спросил его холодный, как сталь, внутренний голос разведчика. – Ты поступил бы по-другому? Ты мог поступить по-другому? У тебя был какой-то выбор?»

Тед хотел попробовать связаться с детьми. Просто узнать, что у них все нормально. Конечно, не только это – Роберту надо было передать информацию, очень важную для их дела. Но важнее всего было просто услышать голос дочери. Удастся ли им когда-нибудь еще увидеться?

При первой же возможности Тед улизнул «покурить», но уединиться ему вновь не удалось.

В астрологию Тед не верил, но в тот день звезды явно сошлись так, что ему пришлось превратиться из порядочного «человека в сером костюме» в жилетку для утешения близких друзей.

– Кажется, мой мостик становится популярным местом, – заметил Тед, привычно освобождая от целлофана очередную сигару. – Тебя угостить, или как?

– Или как, – буркнул Гарри. – Свои покурю. Могу, кстати, сам тебя угостить, если хочется чего-то полегче твоей портативной смолокурни.

– Я к ней уже привык, – ответил Тед. – Ты просто покурить вышел, или…?

– Или, – признался Гарри, протягивая ему огонек зажигалки. – Так уж получилось, что с тобой я могу быть откровенным, Тедди-бир. Все остальные видят во мне вожака. А что такое быть вожаком, еще Киплинг писал. Стоит тебе промахнуться – и все. Нет, не набросятся, не убьют – просто пойдут в разнос. А «Стигма» выживет, только оставаясь единым целым. Я не могу показать слабость. Я не могу сомневаться. Иначе сомневаться начнут все. Пока я в силе – они идут за мной, но, если я ослабею – разбредутся.

– А это так страшно? – больше всего Тед любил первые две затяжки, и тщательно их смаковал. – Может быть, не всем хочется быть богами?

– А по-другому никак, – пожал плечами Гарри. – Мир жесток, в нем ты или бог, или лох, а посредине ничего.

– Не знаю, – пожал плечами Тед. – Я всегда был номером три, и это не доставляло мне беспокойства.

– Ты не был третьим номером, – ответил Гарри. – Только по списку. Ты не в стае, Тедди-бир, ты всегда был одиночкой. Попутчиком, союзником. Всегда играл свою игру. Но я рад, что нам с тобой всегда было по дороге.

– Так что же тебя тревожит, Гарри? – спросил Тед. – То, что ты заварил самую крутую кашу в истории, переплюнув самого Ройзельмана, великого и ужасного?

– Если бы, – с досадой сказал Гарри. – По всему выходит, что Лев все это сам и спланировал, а я просто повелся. Я не хотел всего этого! Я вообще не хотел, чтобы применяли РНК-версию. Я хотел Янус-ДНК, тот, что дает вечную молодость. Что позволит мне вернуть утраченное время… Тед, я успел очень мало. Я даже не понял, зачем все это. Я не нашел главное – самого себя. Я был кем-то, но не тем, кого зовут Гарри Фишер. Я вообще не знаю, кто это. Нам говорили, что на востоке люди порабощены коллективным сознательным – они воспринимают себя как часть чего-то: церкви, партии, народа. Я нашел в себе силы от этого освободиться – и что я обрел? Проклятую пустоту, бездну, которой я настолько неинтересен, что она на меня даже не смотрит…

– Может, именно потому, что ты избавился от всего, что составляло твое «я»? – осторожно спросил Тед. – Мы не можем знать, как мы выглядим, до тех пор, пока не увидим свое отражение в зеркале. Мы не можем сказать, какие мы, пока не найдем себя в обществе других людей.

– Для меня таким обществом всегда была «Стигма», – Гарри выбросил за борт окурок и тут же достал новую сигарету. – А потом я понял, что «Стигма» – просто призрак. Старина Мелкин воспитал нас индивидуалистами. Мы все пытаемся отразиться друг в друге, но нам нечего отражать…