Будни

— Я вам так скажу: несправедливостей тоже было много — таких ответственных работников зря дискредитировали. Меня и самого привлекали на эти операции. Придешь ночью в квартиру — хорошие у них были квартиры, богатые, и человека этого знаешь, известная личность, другой раз даже по портретам знакомая, — а забираем. Нехорошо получалось, несправедливо. Я думаю, Сталин про это не в курсе был. Это все Берия, мерзавец… Конечно, и культ личности играл значение, с этим я согласен…

И снова я в ответ что-то вякаю, теперь уже совсем невразумительное. Неохота мне разговаривать с ним на эту тему.

* * *

Странная штука — право на точку зрения.

Казалось бы, о каком праве на ту или иную позицию можно говорить?

Человек так считает — и всё!

Однако же, когда молодые люди высказывают ту же критическую или скептическую точку зрения, что и у меня, я почему-то кипячусь, раздражаюсь, полагая, что я имею право так думать и говорить, а они еще не завоевали эту точку зрения.

Быть может, это объясняется тем, что, выстрадав определенную точку зрения, придя к ней в результате длинной жизни, я кажусь себе более надежным, более устойчивым в данной позиции.

Молодой же человек прихватил эту позицию с лету, только потому, что она порхает в воздухе уже расфасованная к массовому употреблению. И мое раздражение вызвано легкостью приобретения.

А раз точка зрения с такой легкостью усвоена, мне начинает казаться, что в этих молодых умах она ненадежна, она может быть с такой же легкостью сменена на иную.

Всё так.

Однако же все равно у меня нет оснований требовать у молодого человека какого-то права на его точку зрения. Этим я как бы ставлю целое поколение в безвыходное положение: ну, нет у них длинного жизненного опыта; ну, драмы эпохи миновали их личную судьбу.

Значит, выходит, что они лишены возможности судить так же, как и я?..

К счастью, им плевать на мои ограничения. В лучшем случае, я для них занудливый, старомодный старик.

* * *

В соседском саду истошно пищал котенок — его мучил мальчишка. Сестра его, девочка лет шести, плакала и кричала:

— А если тебя бы так!.. А если тебя бы так!

Мальчишка не мог представить себе, что его бы так, — он был лишен воображения в силу своей жестокости.

А добрая девочка страдала: она мучительно представляла, что ее бы так, — вот почему и нашла эту точную формулу доброты:

— А если тебя бы так?

Воображение, естественное умение мысленно поставить себя в положение страдающего — это и есть доброта.

Ту же шестилетнюю Таню я встретил прошлой зимой.

Она стояла на проезжей дороге у сугроба, в котором валялась убитая собака с отрезанными лапами. Мы с Таней знали эту собаку — она уже года два жила на нашей улице.

Таня спросила меня:

— Зачем дядя Костя застрелил Малыша?

Я не мог ей ответить.

В нашем районе обнаружились случаи бруцеллеза у коров. Прошел слух, что бруцеллез разносят собаки. Да, собственно, не слух: местная ветеринарная инспекция объявила, что за каждого застреленного пса будет уплачено по трешке.

В доказательство надлежит принести четыре отрезанные лапы.

И началась в поселке пальба: выстрел — пол-литра, выстрел — пол-литра. (В то время бутылка водки стоила два восемьдесят пять.)

Я проверил потом у грамотных ветеринаров — собаки не разносят бруцеллез.

А Таня не плакала. Она стояла, сдвинув брови, наморщив пухлый лоб, в глазах ее тлело горестное недоумение: она никак не могла понять, зачем дяде Косте, которого она знала, понадобилось застрелить Малыша, которого она тоже знала. А тут еще был и я, которого она тоже знала и который не мог объяснить ей: почему же все это происходит?

Между прочим, в положении этой девочки мне случалось бывать: хорошо знакомые мне люди творили бессмысленные жестокости над хорошо знакомыми мне людьми, и никто из хорошо знакомых мне людей не мог или не решался объяснить, зачем же все это делается!

* * *

Женщина пришла в милицию, сообщила, что у нее украли шкатулку с драгоценностями — наследство от покойных родителей. Драгоценностей было немало: кольца, броши, браслеты.

— И остались у меня только вот эти рабочие бриллианты, — она дотронулась до своих серег в ушах. В этих серьгах она ходит на работу, поэтому и называет их рабочими.

* * *

В наш заказник приехал на охоту замминистра. Ему дали в сопровождение лучшего егеря, велели, чтобы охота непременно была удачной.

Егерь, одному ему ведомыми тропами, привел замминистра к глухариному току, сумел неслышно подвести к сосне, на которой пел великолепный глухарь. Попасть в него из двенадцатого калибра было просто — расстояние двенадцать метров, мальчишка попадет. Замминистра свалил глухаря.

С трофеем вернулись в заказник. Здесь уже был накрыт стол, директор заказника угощал знатного гостя, красавец глухарь лежал у его ног, распластав огромные шелковые мертвые крылья.

Но гость закусывал и пригубливал коньяк хмуро.

Директор спросил его:

— Ну как, товарищ замминистра, понравилась охота?

— Нет.

— А почему? Глухарь-то ведь замечательный!

— Он пел плохо, — сказал замминистра.

* * *