Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Нет. Иногда мне кажется, что я знаю тебя сотню лет, хотя это никак не может быть правдой, моментами, что мне вообще ни черта о тебе неизвестно. Сегодня я думаю, что ты – исчадие ада, пришедшее, чтобы сожрать мою душу, уничтожив её окончательно. А завтра, что ты – единственный человек на свете, способный спасти меня. Принять, невзирая на запятнанную репутацию и не слишком лестные характеристики, звучащие из уст окружающих. Бывает, что я тебя боюсь, но потом этот страх сменяется безграничным доверием, будто только тебе можно открыть все свои секреты, не опасаясь за их сохранность в дальнейшем, – последние слова Кэри проговорил уже не в полный голос, а прошептал на ухо, обжигая горячим дыханием. – Алекс, откуда ты такой взялся?

Палец, помеченный алеющей царапиной, скользнул по губам, провоцируя превращение новой ситуации в неточную копию той, что имела место на курсах естественных наук.

– Из России, – хмыкнул Алекс, проведя кончиком языка по пострадавшей от шипов коже, и отмечая, как вторая ладонь с силой сжалась на плече, впиваясь через слои ткани. – С любовью.

Кэрмит в момент, когда ранку лизнули, выглядел изумлённым. Определённо, не ожидал, что его действия вызовут ответную реакцию. Привык, что Алекс старается держать дистанцию, не сокращая её ни на шаг, а по возможности увеличивая.

Этот поступок в привычную концепцию не вписывался, он ей, несомненно, противоречил. Напоминал тот самый мир, поставленный с ног на голову – столь же непривычно. Никакой тошноты. Только головокружение, но приятное, что само по себе поразительно. Может ли оно вообще быть таковым? Кэрмит готов был со всей ответственностью заявить: «Несомненно».

Да, да и ещё раз да.

Кэрмит был близко. Невозможно, невероятно, нереально, запредельно близко, так, что можно разглядеть тёмные крапинки на светло-зелёной радужке и мельчайшие трещинки на обветренных губах.

Принимая во внимание собственные умозаключения, следовало Кэрмита в очередной раз оттолкнуть, сказать, что любовные отношения с ним невозможны, и их никогда не будет. Ни сейчас, ни в перспективе.

Но часто ли Алекс прислушивался к заявлениям внутреннего голоса? Хотел ли он этого? Пожалуй, нет.

Потому и действия противоречили мыслям. Там, где надо было оттолкнуть, он совершал обратное, только сильнее притягивая и не желая отпускать.

Одна ладонь скользнула под полу расстёгнутого форменного пиджака, вторая провела вдоль позвоночника. Алекс впервые за время, прошедшее с момента грандиозной потасовки на крыше, рискнул прикоснуться настолько откровенно, хотя не было дня, чтобы он не думал о чём-то подобном.

Неоднократно ему доводилось наблюдать, как Кэрмит переодевается перед занятиями физической культурой в спортивную форму. Кэри, казалось, совершенно не придавал значения вниманию, направленному в его сторону, свободно раздеваясь в присутствии большого количества посторонних людей.

Умение снять с себя одежду, как искусство. И он этим умением обладал в полной мере. Не стриптиз, конечно, до работников шеста ему было тянуться и тянуться. А, может, наоборот, им следовало бы поучиться, чтобы их шоу не выглядело постановочным. Кэрмит делал всё не нарочито и показательно, а легко и без излишней зажатости. Истинное удовольствие наблюдать, как он развязывает шейный платок, снимает пиджак, по очереди расстёгивает пуговицы на манжетах…

Когда Кэрмит снимал рубашку, Алекс вжимал в ладонь ногти и прикрывал глаза, чтобы не смотреть и не думать о том, каково это – провести ладонями по светлой коже, очертить лопатки. Насколько приятно будет целовать эту спину. Насколько впечатляющими и яркими будут на ней следы от ногтей, оставшихся в качестве напоминания о бурно проведённой ночи.

Кэри никогда не оборачивался, заметив наблюдение, не давал понять, что ощущает пристальный взгляд, но проходя мимо, он усмехался, приподнимая уголок губ, и Алексу казалось, что это не совсем шоу каждый раз устраивали исключительно ради него.

Другие так не раздевались.

Он сам так не раздевался.

Только Кэрмит.

И тогда, оказавшись с ним один на один в пределах замкнутого пространства, думал Алекс недолго. Сомнениям не оставил ни единого шанса. Прикоснуться, обнять, прижать к себе, погладить по щеке, вдохнуть не окончательно выветрившийся аромат геля после бритья и довольно своеобразного одеколона.

Всё возможно, всё реально, всё осуществимо.

Алекс не знал, какие нотки входят в сердце аромата, ещё меньше разбирался в нотах головных. Не будучи сведущим в парфюмерном искусстве, он просто погружался в собственные ассоциации. А их набралось немалое количество. Северный ветер, морозный день, холодная вода, протекающая сквозь пальцы и срывающаяся мелкими каплями на землю, хрупкий, но обжигающий прикосновением прозрачный лёд. Чистый, чуть сладковатый на вкус, если отломить кусочек и засунуть в рот, позволяя льдинке растаять на языке.