Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Стоит ли отправлять валентинку Алексу, Кэрмит не определился. Он хотел это сделать, но каждый раз, когда готов был совершить необратимый, несколько вызывающий поступок, преодолев последние препятствия, внутри что-то напрягалось и тянуло его обратно. В сомнениях прошло несколько часов.

Занятия подходили к концу, а он всё ещё не передал через посыльных главный цветок дня.

Если Даниэлю и Герде предназначались цветы дружбы, то Алексу следовало вручить тот, что символизировал страстную любовь.

Этика и разум выступали «против».

А сердце – «за».

Неприятнее всего было думать о том, что цветок, им выбранный, моментально отправится в мусорную корзину, а Алекс позднее скажет, что данный поступок – ошибка. Не стоило этого делать.

Приятно, но лишнее.

Тем не менее, зуд на кончиках пальцев с каждой минутой становился всё сильнее. Кэрмит понимал, что если не купит цветок сейчас и не передаст его через ангелочков-посыльных, весной оборвёт все розы в саду академии голыми руками, не боясь пораниться, исколет и расцарапает ладони, истечёт кровью, но бросит этот ворох к ногам Алекса, чтобы доказать силу своей любви.

На годы вперёд, с процентами.

Алекс не присылал ему поздравительных открыток и не говорил ничего, наталкивающего на мысли о том, что, возможно, это случится под финал учебного дня.

С чего бы ему так поступать, в самом-то деле? Сегодня он будет отправлять сообщения романтического содержания своей девушке. Сегодня у них будет скайп, признания в любви и поцелуи через экран, а у Кэрмита готическая музыка в наушниках, роза, возвращённая Алексом, послание на сохранённых после похода в кофейню салфетках и желание поскорее проснуться в дне следующем. Там, где не будет всеобщего помешательства на делах любовных, зато появится возможность максимально сосредоточиться на учёбе.

– Твой русский ужасен, – говорил Даниэль, наблюдая за чужими попытками прочитать стихотворение на языке оригинала.

– Какой из них?

– Не Алекс. Хотя, и он тоже. Но вообще-то я о произношении.

– Как будто я этого не знаю, – усмехался Кэрмит, гипнотизируя планшет, на экране которого были символы, кажется, отпечатавшиеся на сетчатке, но до сих пор не желавшие приобретать в исполнении Кэри красивое правильное звучание.

– Неужели ты и сейчас хочешь его выучить? После того…

– Хочу, – отвечал Кэрмит, приподнимая уголок губ в подобии улыбки и отрываясь от экрана.

– Кажется, я догадываюсь, ради кого.

– Ты не догадываешься. Ты знаешь.

– Мой влюблённый друг, усложняющий себе жизнь незначительными мелочами, – резюмировал Даниэль. – Вы прекрасно общаетесь на английском. Так зачем тратить время и нервы на то, что тебе никогда не пригодится в дальнейшем? Я сильно сомневаюсь, что однажды ты соберёшь чемоданы и отправишься в Россию на постоянное место жительства. Скорее поставлю на то, что он останется здесь.

– Исключительно в целях самообразования и расширения горизонтов.

– Почти поверил.

– Не говорю, что планирую научиться бегло разговаривать, но хотя бы это стихотворение я обязан выучить в первозданном виде.

– Оно, что, какое-то особенное?

– Представь себе.

– Ну-ну.

Скепсиса Даниэлю было не занимать. Терпения, впрочем, тоже, потому что попытки Кэрмита он не сопровождал взрывами хохота, наблюдая за ними с совершенно спокойным выражением лица. Сама серьёзность. Лишь изредка Даниэль позволял себе выдавать такие комментарии, спускающие с небес на землю и подталкивающие к дальнейшему самосовершенствованию.

Раз за разом перечитывая послание на салфетках, Кэрмит проникался всё сильнее. В настоящее время он находил представленные строки невероятно красивыми, несмотря на то, что при первом ознакомлении они показались ему несколько нелогичными. Одно сильно противоречило другому. Алекс охотно объяснял ему смысл, указывая на суть спорных заявлений, подчёркивая их важность. Кэрмит внимательно слушал. После лаконичной, но от того не менее полной лекции всё окончательно встало на свои места, а белых пятен в восприятии не осталось вовсе.

Ему хотелось ответить чем-то не менее красивым, но на ум ничего дельного не приходило. Кэрмит перебирал варианты с применением творчества всех известных ему поэтов, писавших о любви, отметая варианты слишком очевидные и потрясающе растиражированные. Отличиться, не быть похожим на других. Пока все цитируют Шекспира, он сделает ставку на кого-нибудь другого.

Знать бы ещё, на кого.

К концу учебного дня решимость в длительной кровопролитной битве сердечных переживаний и разума одержала победу, и Кэрмит остановился на варианте с подарком. Он ведь ничего не требовал в ответ, просто говорил о своих чувствах. Они настойчиво требовали выхода, а, значит, не стоило молчать, давя в себе порывы.