Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Понял и попытался исправить положение, заявив: он ни на что не претендует. Просто хотел сказать об этом, вот и всё. Никаких требований, никаких обязательств, никаких просьб о порции любви. Никаких предложений об отношениях на троих. Никаких унизительных, еле слышных слов:

– Мы ведь можем остаться друзьями?

Ничего такого Кэрмит не сказал. Он допил содержимое своего стакана, осторожно прикоснулся к ладони Алекса своей рукой и чётко, почти по слогам выдал:

– Забудь, что я сказал. Если это тебя напрягает, лучше забудь. Я всё понимаю, потому…

Кэрмит не договорил, только сглотнул в очередной раз и потянулся к верхней одежде, висевшей на спинке стула.

Вечер потерял очарование. Особенно ярко это прослеживалось на контрасте с началом дня. Эмоциональное его наполнение знатно отличалось от вечернего напряжения и осознания, что признание стало тяжёлым, гнетущим, а не радостным и лёгким.

Кто там говорил, что любовь должна вдохновлять и делать любящих и любимых счастливыми? Конечно, ряд нюансов… Чтобы быть счастливыми, нужно любить взаимно.

Как он мог об этом позабыть?

– Существуют обстоятельства, через которые невозможно переступить, – произнёс Алекс. – Во всяком случае, не настолько стремительно.

Кэрмит согласно кивнул.

Он не был маленьким ребёнком, которому всё нужно разжёвывать и класть в рот. Он понимал, что такое ответственность, обязанности, честность. Ценил качество личности, именуемое откровенностью, а потому, пожалуй, Алекса не осуждал. И не обижался на него за молчание, скрывающее в себе слова отказа.

– Ей повезло с тобой, – сказал, когда они вместе вышли на улицу. – Надеюсь, она это ценит.

– Честно говоря… – Алекс начал и запнулся. – Есть определённые условия, заставляющие меня ставить под сомнение многое из того, что прежде считал непоколебимой истиной и подарком со стороны судьбы. Наши с ней отношения тоже попали в эту категорию.

– Ты её не любишь и держишься за отношения по привычке? Звучит не слишком обнадёживающе. Сродни тем сказкам о смертельных болезнях, которыми наделяют в рассказах своих вторых половин – живых и здоровых – мужчины, решившие завести любовницу, но не желающие уходить из семьи.

– Я её люблю, – пояснил Алекс. – Было время, когда она… Нет, я не скажу, что она носила статус смысла моей жизни, но я действительно был очарован и покорён. Она представала передо мной разной, будоражила сознание. Сегодня она взбалмошная, завтра – сосредоточенная. Через неделю – печальная. Девочка-пацанка или истинная леди… Непредсказуемая. Всегда. В нашем возрасте, год – это приличный срок отношений. Всё это время я ей безоговорочно доверял, а потом появились подозрения, что я видел искажённую картину. Что-то от меня скрывали, а что-то показали с той стороны, которой никогда не существовало. Её просто нарисовали наскоро и предложили к ознакомлению.

– То есть?

– Но до тех пор, пока не разберусь в ситуации, а, по большей части, в самом себе, расстаться окончательно с ней и со своим прошлым я не смогу. Посвящать в это окружающих пока тоже не считаю целесообразным.

– Всё сложно, – иронично заметил Кэрмит.

Алекс не улыбнулся, услышав это. Даже не предпринял попытки. Он вздохнул тяжело, провёл ладонью по волосам, приводя их в творческий беспорядок, а потом – обратно, снова приглаживая.

– Более чем, – ответил, немного погодя.

Общение не оборвалось стремительно, до возвращения в стены академии они продолжали поддерживать его в переписках на фейсбуке.

Внезапной отчуждённости Кэрмит не наблюдал, всё осталось на прежнем уровне. Единственное, что довелось отметить из перемен, так это напряжённость Алекса. В былое время Кэрмит её не замечал, скорее всего, просто не обращал внимания, а после откровенного разговора начал присматриваться уже целенаправленно.

Он задавался многочисленными вопросами, среди которых особняком стояли два, имеющих наибольшую важность. Связаны они были, что неудивительно, с отношениями Алекса. Почему они внезапно стали тяготить Алекса? Почему он перестал доверять своей девушке?

Когда Алекс говорил о любви к ней, Кэрмит не сомневался в правдивости сказанных слов. Не ловил себя на мысли, что жаждет взять в руки плакат и написать на нём чёрным маркером всего два слова. Желательно, обведя каждую букву несколько раз, для наглядности.

Не верю.

Так получилось, что он верил. Верил сильнее, чем хотелось бы.

Но не объяснять же это Даниэлю?