Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Потянул Кэрмита к себе, не встречая сопротивления, замер лишь на пару секунд. Но и их хватило, чтобы инициатива перешла в руки Кэрмита, и губы впервые соприкоснулись с губами, прихватывая не только уголок их, а целуя по-настоящему, всерьёз и по-взрослому, как принято говорить. Слюна была поразительно сладковатой, а у губ – ярко выраженный клубничный привкус. Алекс подумал, что у него поехала крыша, он окончательно тронулся умом на фоне мельтешения перед глазами виновника помешательства, и обратной дороги больше нет. Единственное возможное направление – психиатрическая клиника, однако вскоре эти мысли стремительно отошли на второй план.

Всё, что осталось, можно было выразить одним словом.

Одним именем.

Кэри.

– Алекс, – произнёс Трэйтон.

Получилось протяжно, нечто среднее между произношением обыкновенным и стоном.

– Алекс…

Выдохнул и прижался немного липкими губами к его губам, обнимая одной рукой, а второй ухватившись за конец шарфа, снять который Алекс так и не удосужился, притормозив на середине процесса.

Целовался Кэрмит бешено, без степенности и размеренности, без сомнений и страхов быть отвергнутым. Так, что невольно напрашивалось сравнение – словно последний раз в жизни. Наверстывал упущенное, наслаждался, старался сделать всё так, чтобы не только ему, но и Алексу запомнилось надолго – навсегда, – с течением времени не испарилось из памяти. Оставалось столь же ярким и через пять лет, и через десять.

Потянул, снимая, куртку, окончательно снял шарф, выпуская его из рук и позволяя вещи, надетой вместо шейного платка, оказаться на полу. Обнял и второй рукой, сильнее прижимаясь к Алексу, хотя совсем недавно думал, что это нереально осуществить.

Он не хотел останавливаться. Отстраняясь, глотал порцию воздуха и вновь нападал с поцелуями, желая ответной реакции.

Алекс отвечал. Целовал его, гладил – а вообще-то стоило признать, что жадно трогал, торопливо и лихорадочно облапливал, понимая, что нисколько этими прикосновениями не насыщается.

На первый план вышла всего одна мысль.

Больше, больше, больше.

Дай мне ещё больше.

Дай мне себя.

Всего. Без остатка.

Воображение активничало, не желая останавливаться на достижении определённой планки. Оно продолжало работать в полную силу, подбрасывая Алексу многочисленные варианты развития событий, и он терял последние остатки разума, окончательно прощался с контролем, с теми мыслями, что одолевали прежде, доказывая необходимость отступления и отказа от своих желаний.

Смести к такой-то матери все вещи на пол, не придавая значения их ценности, усадить Кэрмита на стол, оказаться меж разведённых бёдер, целовать шею, вновь укусить его за плечо, но не так, как в первый раз, не до крови, не до болезненного вскрика, а просто так – лишь прихватить зубами. Облизать, поцеловать.

Уложить его на этот самый стол, не думая ни о чём, наплевав на все условности.

Взять. То, что причитается. Того, кто совсем не возражает.

Увидеть помутневшие глаза – радужка на весь зрачок, «пьяный» взгляд. Ощутить прикосновение ногтей Кэрмита к своей спине, пусть даже и до кровоточащих ран. Услышать громкие стоны и до невозможности пошло звучащее привычное обращение, осознать, что никогда ещё его имя не произносили настолько эротично и возбуждающе. Попытаться зажать рот ладонью и ощутить влажный горячий след на коже.

– Ты меня хочешь, – прошептал Кэрмит, прикрывая глаза и блаженно улыбаясь.

Едва слышно застонал, ощутив прикосновение к обнажённой ключице, но тут же прикусил губу, не желая слишком ярко демонстрировать свои эмоции.

– Ты произносишь это так, как будто открытия радостнее в твоей жизни никогда не было, – заметил Алекс; провёл языком от основания шеи до подбородка.

Поцеловал выступающее адамово яблоко.

– Может, и так.

Кэрмит не стал спорить или отнекиваться. Да и было бы, что опровергать. Ему действительно доставляла эта внезапная откровенность со стороны Алекса в словах и поступках.

– Неужели?

– Знаешь, о чём я мечтаю с тех пор, как столкнулся с тобой?

– О чём?

– Многие бы посчитали меня полным кретином, тратящим время на подобные мечты. Но это ведь мои желания, а не чьи-то посторонние, значит, могу использовать их так, как мне того захочется. Правда? Потому… Я мечтаю кончить под тобой, – произнёс Кэрмит, облизываясь непроизвольно. – Хотя бы один раз, а лучше – не единожды. Это всё, о чём я могу думать, когда ты находишься рядом.

– Самое романтичное признание из всех, что мне доводилось слышать в день влюблённых, – усмехнулся Алекс. – А их было не так уж мало, если на то пошло. Есть, с чем сравнить.

– Может, оно и не романтичное, но одно из самых правдивых – однозначно.

– Не спорю. Чего-чего, а откровенности тут, пожалуй, предостаточно.

– И?.. Что ты скажешь?

– Что скажу?

– Да.