Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

Расписанием чужого дня он никогда не озадачивался, но мог с уверенностью сказать, что Даррен действительно относится к той категории людей, коих принято именовать личностями нарасхват. У них вечно сотни дел, требующих моментального вмешательства, тысячи планов и миллионы знакомых, жаждущих получить немного внимания. То, что Нортон согласился поужинать в компании университетского приятеля и его протеже, можно было назвать большой удачей.

Однако, несмотря на это обстоятельство, Мартин почувствовал облегчение, стоило только Даррену удалиться. Атмосфера, царившая за столом, изменилась стремительно. Невидимый дым рассеялся, позволяя дышать полной грудью.

– Неловко получилось, – произнёс Кэндис, взяв свой бокал с соком и медленно поднося его к губам.

– Глупая была затея, – вздохнул Мартин, откладывая и поправляя салфетку.

– Хорошая. Реализация немного подкачала, но в этом нет вины определённого человека, – хмыкнул Кэндис. – Если разобраться и посмотреть правде в глаза, станет понятно, что твой знакомый прав. Прямолинейно, но зато никаких иллюзий и напрасных надежд. Невостребованная макулатура – это не то, что им нужно. Они заинтересованы в очередях, образующихся до старта продаж, в борьбе за экземпляры, а, значит, потенциальных допечатках тиража и в восторгах большого количества читателей, чтобы продолжать издавать того или иного автора. Когда этого нет, предложений тоже не будет.

– Ты расстроишься, если проиграешь?

– Нет. Приму как данность.

– Обманываешь?

– Нет.

– Кэнди…с?

– Что случилось, Мар-тин?

Прозвучало немного ехидно. Но с улыбкой, вновь возникшей на губах впервые с момента появления Кэндиса в зале, этот тон не сочетался. Как будто противоречил ему. Слишком дерзко, с вызовом, а в глазах – одни смешинки. Видно, что игра. Игра непрофессиональная, не отрепетированная множество раз, а потому идеально исполненная и завораживающая. Совсем нет. Сплошная импровизация.

Мартин смотрел на своего спутника.

Пытался понять, какие мысли царят в этой голове.

Почему Кэндис улыбается именно так?

Почему молчит, не выдавая гневную тираду относительно испорченного вечера, неоправданных ожиданий и прочих, не слишком приятных моментов?

Собирался озвучить свои мысли, но задал совсем другой вопрос.

– Хочешь поехать домой или останемся на ужин?

– Мне некуда спешить, – произнёс Кэндис.

– Родители не станут возражать?

– Сегодня я ночую в доме кузины, потому они даже не знают о моей вылазке. Подозреваю, что у меня будут проблемы, если им по не самому счастливому стечению обстоятельств захочется поужинать за пределами дома и прийти именно сюда. Ресторанов в городе, конечно, немало, но занесло же нас летом в одно заведение.

– Значит, ты не спросил разрешения, просто сбежав из дома?

– Можно и так сказать. На самом деле, спросил. Только говорил не о походе в ресторан с директором академии, в которой учусь, а о визите вежливости, нанесённом двоюродной сестре. Второе они одобрили, первое, скорее всего, оказалось бы под запретом. Ещё мне могли предложить немного пересмотреть условия. Не приходить вовсе или прийти, но в сопровождении родителя.

– Тебе этот вариант не понравился?

Кэндис покачал головой.

– Почему?

– Большой наглостью будет сказать, что я здесь не столько из-за встречи с издателем, сколько ради возможности провести время с тобой?

– Это будет, по крайней мере, откровенно.

– Но неприятно?

– Дело не в этом.

– А в чём тогда? Если я кажусь навязчивым, ты можешь честно мне об этом сказать. Настаивать на продолжении общения не стану.

– На это ты тоже не обидишься?

– Нет. Правда не всегда приятна, но раз так сложилось, не стоит мучить себя.

Мартин вновь взял многострадальную салфетку, сжал её в пальцах, как будто хотел разорвать на мелкие клочки, но по непонятным причинам сдерживался.

– Последнее, что я в этой жизни сделаю, так это – начну прогибаться в угоду другим людям и их желаниям. Я слишком часто поступал подобным образом в школьные годы, потом появилась аллергия, а сейчас уже выработался иммунитет. Ошибаешься, если думаешь, что твоё общество мне неприятно.

– Сам говорил об этом во время разговора с братом, – возразил Кэндис. – Я помню этот момент так хорошо, словно вчера его подслушал. Именно по этой причине и не могу никак определить причину перемен, происходящих в наших отношениях. По идее, тебя не должны волновать ни я, ни судьба моей рукописи. А если совсем откровенно, то ты и знать не должен о её существовании. Или слышать мельком, но не заниматься целенаправленно попытками её продвижения. Мне кажется такое поведение противоречивым и, прости, довольно нелогичным. Может, сказывается разница в возрасте, может, что-то ещё, но я тебя не понимаю.