Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

От него нереально было дождаться улыбок и поддержки, только очередной порции грубости, сплетен, портящих жизнь, и всего того, что принято ставить на одну ступень с содержимым выгребных ям. От некоторых его высказываний хотелось удавиться. Или удавить собеседника.

Розарио чаще склонялся ко второму варианту.

Ещё чаще думал о том, как мечтает врезать Гаррету со всей дури, чтобы тот наконец понял: мир не крутится вокруг него; у каждого человека есть свои мечты и желания, которые не обязаны совпадать с его фантазиями.

Сделать так, чтобы Гаррет, получив физические страдания, прочувствовал хотя бы сотую часть той боли, что принёс другим людям своими постоянными интригами, грязными высказываниями и отвратительными поступками.

Зацепить его на уровне эмоциональном Роуз не рассчитывал, поскольку трезво смотрел на вещи. Не ему было мечтать о появлении особого типа привязанности. Не с его внешностью верить в волшебную влюблённость, что проснётся однажды и больше не угаснет.

Гаррет любил всё не просто красивое, а очень – запредельно – красивое.

Роузу оказаться в этой категории не светило.

Если только умереть, а потом родиться заново, но уже у других родителей, в другом теле, с иными паспортными данными.

Вот тогда бы, возможно, появились у него настоящие почитатели. Пусть и падкие на красоту, но честно в этом признающиеся, а не лицемеры-виртуозы, что глядят в его сторону и видят несчастное существо, полностью лишённое привлекательности, на которое только у редкостного извращенца встанет. Почему-то, когда другие, то извращенцы, когда речь заходит о себе, то экспериментаторы.

Шли бы они в пешее эротическое путешествие.

В качестве эксперимента.

Вдруг доставит новая забава? Мало ли, чего они, на самом деле, отчаянно жаждут?

После того, как Глен, старательно подчёркивающий любовь к дамам, начал навязывать своё общество Роузу, удивляться было уже нечему.

Поклонник ему достался так себе. Как раз из тех, что смотрят, жалеют и говорят, противореча самим себе, о внезапно появившейся симпатии.

Нет, правда. Он им нравится. Но не внешне, а тем, что у него нет загонов, он не девочка и мозг напрасно не трахает. С ним можно вести себя естественно, не играя в принца и нежного подкаблучника, готового исполнить любое желание. Нравится тем, что с ним проще. И в плане общения, и в плане секса.

Наверное.

Проверить на собственном опыте Глену пока не довелось, несмотря на то, что поползновения периодически бывали.

Что примечательно, Роуза ещё до момента таких заявлений, сделанных более или менее открыто, были готовы облагодетельствовать, убив собственную логику. Хотя, да, предпочли бы Кэндиса. Есть чему удивляться? Нет. Он ведь в разы привлекательнее, в разы дрочнее, но ведь «это он в ваших отношениях обычно сверху?».

«Сбоку, блядь», – хотелось ответить Роузу, но он вспоминал о собственном воспитании и благополучно прикусывал язык.

Истинного аристократа такие высказывания не красили.

Общество Глена на Роуза действовало странным образом – желание забыть о манерах возникало уже через несколько минут общения.

Это взаимодействие пробуждало все самые мерзкие качества личности, начиная со сквернослова, заканчивая мстительной сучкой, хитрой, лицемерной, запоминающей каждое слово, чтобы в дальнейшем использовать полученные откровения в качестве компромата. Предварительно взрастить в себе ещё большее количество обид. Не только на Глена. На него обижаться было нелепо. Он наталкивал на мысли о неуклюжих щенках, ещё не ставших взрослыми собаками, но отчаянно им подражающих.

Отомстить было за что. Например, за то, что Гаррет, как выяснилось, в приватных разговорах со своим приятелем нередко нелестно высказывался и о Кэндисе, и о Роузе.

Он искренне считал, что они не встречаются, но иногда спят друг с другом, презрительно называя придуманные от начала и до конца отношения лесбийским порно.

Себя-то он причислял к настоящим мужчинам, а этих двоих видел исключительно идеальными потенциальными подстилками.

И что они могли делать в одной постели?

Роуз точно знал, что ничего. И вовсе не потому, что роли распределить никак не получается. Помимо этого существовал ещё целый ворох нюансов. Начиная с его собственных мотивов, заканчивая железными принципами Кэндиса.

Но Гаррет прочно вбил себе в голову определённые теории и теперь, проникнувшись ими, старался навязать их преданным слушателям.

– Твой дружок совсем больной, – хмыкал Роуз, глядя на Глена и улыбаясь своей фирменной улыбкой-трещинкой. – Не завидую я той шлюхе, которую он однажды сумеет затянуть в отношения. И с чего вообще такая неземная любовь-ненависть к типажу? Ему, что, одна из них отказала однажды, сказав, что член маленький, с концами убив самооценку?

Он нередко ловил себя на мысли, что Гаррет слегка повёрнут на тех, кто отличается облегчённым поведением. Слово это практически не сходило у Гаррета с языка, что походило на манию, нереализованную страсть, настойчиво напоминающую о себе и постепенно сводящую с ума.

Глен по этому поводу ничего сказать не мог, поскольку вопросом чужих странностей не задавался. Своих хватало.