Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Между нами много всего, – ответил Мартин, не вдаваясь в подробности, не желая ими делиться. – Было и есть.

– Ты, естественно, никому не сказал.

– Если это осуждение, то я нахожу его нелепым и вновь смею напомнить о событиях давно минувших дней. Ты тоже не отличался откровенностью и до последнего молчал о своих отношениях. Мне не стоит о своих и заикаться. Потому что мы не два влюблённых школьника с максимально понимающими родителями, готовыми принять и поддержать. У нас иной расклад, куда более омерзительный, с точки зрения окружающих. Это ведь так занимательно и многообещающе в плане скандальности. Как думаешь, многие воспримут новость нормально, без повышенного уровня истерии? Многие прослезятся, проникнувшись историей, и пожелают счастья? Или всё-таки большинство потребует моментальной отставки ублюдка, занимающего кресло руководителя и, несомненно, воспользовавшегося служебным положением, а академия получит ощутимый удар по репутации, которую столь тщательно оберегала, холила, лелеяла и поддерживала на должном уровне все эти годы? Есть идеи, каким способом мне следовало преподнести данную новость общественности? Может, я должен был появиться вместе с ним на одном из семейных или не очень торжеств, с удовольствием наблюдая, как вытягиваются лица у присутствующих? Получить одобрение от родственников? Разрешение? Найди вескую причину для обсуждения с вами моей личной жизни, и я признаю поражение, но пока придерживаюсь мнения, что наиболее подходящей тактикой поведения было молчание, а не демонстративное счастье, назло невесте, принявшей решение о расставании. Сможешь? Сомневаюсь. Не найдёшь ведь.

– Не осуждение, совсем нет. Я не потому спрашивал, – вздохнул Терренс, отдавая Мартину телефон. – Дело не в том, должен ты кому-то рассказывать о своих отношениях или нет, а в том… Может, однажды что-то где-то промелькнуло, это заметили, и так по цепочке пошло. Итог: его отец обо всём узнал, потому и ускорил процесс перевода в разы, наплевав на логику и рационализм. Хотя, сколько тут ждать? Несколько месяцев. Сущая мелочь, право слово. Чтобы сорвать человека с места, нужны веские причины. Разве нет?

– Когда речь заходит об Альфреде Брайте? Определённо – нет.

– Думаешь?

– Я видел и слышал достаточно, чтобы понять, как живёт этот человек и чем руководствуется в принятии решений. Исключительно своими желаниями. Гениальные идеи посещают его спонтанно, и он тут же кидается воплощать задуманное. Его семья как персональный театр марионеток, и он дёргает за ниточки. К тому же, тон письма вовсе не говорит об осведомлённости. Всё предельно вежливо и сдержанно. Он написал не Мартину Уилзи, а директору академии «Чёрная орхидея».

– Это разные люди? – спросил Терренс, без того догадываясь, какой ответ последует; можно было не уточнять.

Мартин посмотрел на него серьёзно, с мрачной сосредоточенностью и произнёс:

– Полярно.

– И что ты планируешь делать?

– Есть предложения?

Терренс покачал головой.

– Вот и у меня нет. Не думаю, что в ближайшее время меня осенит, и я моментально придумаю миллион вариантов решения задачи. Как ни прискорбно, но мне остаётся только одно. Смириться. Принять. Поблагодарить за то, что семья Брайт столько лет останавливала выбор на нашем учебном заведении, пожелать удачи на новом месте. Отпустить, если коротко. А потом стоять в аэропорту, провожая взглядом самолёт. Или на перроне, если они решат добираться поездом. Прикрываться газетой, играя роль начинающего шпиона и всячески демонстрируя незаинтересованность.

– Главное не проколоться и держать газету так, как нужно, а не вверх тормашками.

– Само собой, – усмехнулся Мартин и замолчал, не зная, что ещё добавить в сложившейся ситуации.

Взгляд вновь скользнул по ровным строчкам письма, выносящего вердикт его отношениям. Приговор, не подлежащий обжалованию. Мартин положил телефон в карман, понимая, что теперь руки занять нечем, и он чувствует себя потрясающе неловко.

– Мартин?

– Думаю, мне нужно побыть в одиночестве. Извинись от моего имени перед Элизабет, – произнёс, опустив ладонь на плечо брата; пара секунд, не более. – И прости, что сорвался. Сожалею. Но я действительно…

Мартин не договорил. Прервался на середине фразы и поспешил удалиться, оставив Терренса в одиночестве.

Ему нужен был тот самый эмоциональный взрыв, огромное количество адреналина, попытка вышибить один клин другим. Рискнуть, поставив на кон что-то достаточно ценное, и попытаться схлестнуться с судьбой в ожесточённом противостоянии. Обязательно выиграть.

В данном случае, он ставил свою жизнь.