Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

«Ты ничего не скажешь? Как долго собираешься меня обманывать? За кого принимаешь, если считаешь недостойным откровения? Быть может, хватит игр? Быть может, стоит открыть рот и произнести то, что должен?»

Он бы признался и рассказал обо всём без сомнения и излишнего кокетства, если бы понимал, чего хочет Мартин.

– Можно подсказку?

– Можно. Например, ты мог бы поведать о том, что через несколько дней уезжаешь, – вздохнул Мартин. – О том, что этот год закончишь не в «Орхидее», я не увижу тебя в мантии выпускника, не надену за сценой шапочку с кистью и не вручу тебе необходимые документы. Это сделает кто-то другой. Через двенадцать дней ты уезжаешь в Манчестер, и почему-то до сих пор мне об этом не сказал. Я бы узнал в любом случае, но…

– Мартин?

– Да?

– Знаешь, почему я промолчал?

– Нет. Разумеется, не знаю. Будь я осведомлён о причинах твоего молчания, не стал бы задавать этот вопрос.

– Потому что я сегодня впервые об этом услышал. От тебя, – произнёс Кэндис.

– То есть…

– Похоже, Альфред снова всё решил за меня.

Пальцы сжались сильнее, сминая нежные лепестки и ломая хрупкие стебли.

Новость, сравнимая по произведённому эффекту с ударом под дых, не дилетантским ни разу, а профессиональным, выверенным до мельчайших деталей.

И нанёс его не Мартин.

Снова дорогой папочка отличился. Видно ему сильно не терпится сплавить сына далеко-далеко, чтобы не мешался под ногами и не напоминал о своём существовании. Не спорил, не провоцировал скандалы, не раздражал тем, что имеет собственное мнение, да ещё и отстаивать его пытается.

Какая дерзость непростительная.

Ничего. Уедет, поживёт в других условиях, сравнит. Как благодать воспринимать начнёт хорошее к себе отношение.

Всё познаётся в сравнении, и он получит шанс посмотреть на ситуацию с разных сторон.

Эти мысли в представлении Кэндиса являлись отборнейшим абсурдом, но иногда он приходил к выводам, которые сам считал полной клиникой. Суть их заключалась в утверждении, гласившем, что лучше бы Альфред не изощрялся, отправив его обратно к Реджине.

Но и тут не обошлось без проблем.

Кэндис знал, что Реджина его не примет. Посмотрит на него, на чемоданы, стоящие у порога, окатит ледяным презрением и захлопнет дверь перед носом.

Хорошо, если без дополнительных комментариев, не тратя время на воспоминания о былых обидах и его злодеяниях, существующих исключительно в её голове. Она может, ей это ничего не стоит.

Из обличительной речи он узнает многое о себе.

Впервые за долгое время Реджина полностью поддержит мнение бывшего супруга в вопросах, касающихся будущего единственного сына. Пообещает ему жизнь содержанки, потасканной, униженной, воющей под дверью и умоляющей пустить.

Сделает это с такой уверенностью, словно обладает даром великого прорицателя, а потому уверена в правдивости сказанного. Точно знает, что именно так всё и будет.

Не стоит и пытаться наладить с матерью контакт.

Кэндис ей не нужен. Если спросить, она подтвердит.

А тому, кому нужен, его не отдадут. Тут и гадать не стоит, потому что всё, как на ладони. Очевидное умозаключение.

Дыши, Кэндис. Просто дыши.

*

– Кэндис.

Он не ответил. Шагнул вперёд, не думая, что ещё немного, и одежда промокнет до нитки. Преодолел расстояние, разделяющее их с Мартином, и замер напротив, словно ожидал ответного хода.

Своеобразная игра в шахматы.

Сначала один проявляет инициативу, за ним второй, так и меняются. До тех пор, пока не прозвучат заветные слова.

Шах и мат.

Признайте уже своё поражение, мистер Уилзи.

Сдайтесь, прекратите собственноручно выстраивать невидимые стены, господин директор. Они всё равно подвергнутся разрушению, и не останется камня на камне.

Давно понятно, что в этом противостоянии вы будете в числе проигравших. А, может, победителей? Кто знает.

Для кого-то это действительно было поражением, а для кого-то победой.

– Кэндис.

– Что-то не так, господин директор?

На пути к достижению цели больше не существовало никаких преград.

Фоном шумела вода. Достаточно было сделать всего одно движение, чтобы это прекратилось, но она им и без того не мешала. На посторонний шум ни Кэндис, ни Мартин не обращали внимания, сосредоточившись на своём молчаливом диалоге – обмене выразительными взглядами. Не нужно прикладывать огромное количество усилий, стоит только посмотреть внимательно, и всё, о чём думает оппонент, раскроется вмиг.

Кэндис не двигался с места, на лице без труда прочитывалась решимость. Уходить он не собирался.

Взгляд скользил по обнажённому телу, то поднимаясь, то опускаясь. Неловкости Кэндис не ощущал, смущения, в общем-то, тоже не испытывал. Рассматривал внимательно, представляя, как прикоснётся, ощутив теплоту кожи под пальцами, поцелует, прикусит, вылижет. Конечно, если Мартин не возражает и не станет пресекать данную самодеятельность на начальном этапе.