Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)

– Роуз, я тебя обожаю! – с чувством произнесла девушка, чмокнув его в щёку.

Не дожидаясь однозначного утвердительного ответа, схватила Роуза за руку и потащила в помещение, служившее местным артистам гримёркой. Разумеется, мечтать об отдельной комнате со всеми удобствами и фиксированным роскошным райдером здесь не приходилось. Генриетта со своей группой ютились в маленькой комнатушке, сами себе рисовали лица, пользуясь одним карандашом-подводкой на всю ораву, обсуждали последние новости, как мировой политической арены, так и связанные с локальными проблемами, дымили прямо здесь, пренебрегая техникой пожарной безопасности, и жаждали поскорее подняться на сцену.

Роуз, внимательно за ними наблюдая, энтузиазмом не проникся, но впервые задумался о том, что заставляет Генриетту и её товарищей пару раз в неделю выходить в народ. Разгадка была проста. Им это нравилось, их прельщала возможность получить немного внимания к своим персонам, их это откровенно воодушевляло. Способствовало пробуждению эмоционального возбуждения, потому они продолжали, несмотря ни на что, вновь и вновь радовать неискушённую публику.

Они не рвались записывать хиты, способные подниматься на вершины хит-парадов, развлекались, считая этот проект любимым хобби, не более того.

Роуз этого не понимал, но его никто в основной состав и не звал. Его лишь попросили подменить на один выход гитариста, умудрившегося попасть под ливень и обвеситься соплями – какие уж тут выступления.

Несколько минут в компании музыкантов, и Розарио окончательно расставил приоритеты, свойственные ему самому.

Он любил дурачиться, не на публику, а для малого количества наблюдателей, желательно, вообще для одного, но, оказываясь перед большой – относительно – толпой, чувствовал себя неловко и столкнулся с таким неприятным явлением, как зажатость.

Свет на сцене казался ему слишком ярким, а толпа невероятно шумной.

Никакого экстаза от происходящего, только стремление поскорее закончить и свалить в тёмный уголок.

Странное ощущение, будто за ним кто-то пристально наблюдает, преследовало Роуза практически всё время, что пришлось простоять на виду. Наверное, именно так ощущают себя настоящие звёзды, которых преследуют по пятам настойчивые поклонники. Сначала приятно, что кто-то ценит твоё творчество, а потом приходит осознание, что оно давно не имеет значения, и становится страшно.

Может, вреда и не причинят, но нервы потреплют знатно.

Роуз, конечно, старался не светиться, жался к краю сцены, теряясь в спасительном полумраке, но иногда умудрялся попадать в зону, освещённую яркими огнями. И именно в такие моменты начинал жалеть, что перестал носить мантию. Он низко склонял голову, позволяя волосам занавесить лицо, и отчаянно надеялся, что его никто не рассматривает. Не видит, как он прикусывает губы, желая избавиться от нервозности и привести себя в чувство, причинив лёгкую боль.

Сорок минут бесконечных мучений.

Сорок минут оценивающих взглядов.

Сорок минут ада.

Спрыгнув со сцены, Роуз сразу же направился к бару, желая заказать себе чего покрепче. По мере приближения к заветной цели, решимость рассеивалась. От идеи напиться в попытках избавиться от эмоционального напряжения, Роуз отказался, попросив у бармена сок, чем, вероятно, поверг работника заведения в шок.

Поняв, что перемены заказа не будет, парень налил Роузу ананасового сока и обратил внимание в сторону других, более щедрых и выгодных посетителей, способных спустить на выпивку целое состояние.

Золотая жила – те, у кого разбито сердце. Пьют без остановки, только успевай наливать новую порцию. Только так выглушат.

Роуз к таковым не относился и дорогостоящий алкоголь, способный забить душевную боль, не заказывал.

Надежды на то, что выступление осталось незамеченным, рухнули в один миг, когда к Роузу подсел какой-то парень, явно настроенный на необременительное знакомство и на столь же необременительную ночь.

Просто встретились, познакомились, потрахались, а утром разбежались по своим углам, и больше никогда не пересекались, посчитав, что воспоминания о хорошей ночи отношениями портить противопоказано.

– А где Микки? – поинтересовался он.

Роуз оторвался от своего напитка и посмотрел удивлённо.

– Понятия не имею, – ответил равнодушно, надеясь, что его тон достаточно прохладно прозвучал, и никаких поползновений не случится.

Да, несомненно, когда-то, в разговоре с Гердой Эткинс, Розарио сказал, что члены их семьи не отличаются внешней привлекательностью, а потому рады любому проявлению внимания. Но сейчас он мог с лёгкостью отказаться от своих прежних слов, поскольку общество ему не импонировало нисколько, а в глубине души было неприятно.

Потенциальный собеседник представлялся ему липким и скользким, изворотливым и мерзким, будто припорошенным сахарной пудрой вперемешку с блёстками.

Вроде бы сами по себе эти две составляющие неплохо смотрятся. Одно – вкусно, другое – красиво, если использовать с умом. Но сочетание выходит адское. Ни съесть, ни полюбоваться.