Будни добровольца. В окопах Первой мировой

Райзигер охотно отправлялся в окопы. Артиллеристы очень мало знают о жизни пехоты, а он вот познакомился с ней. Там было, как он заключил, похуже, чем у артиллерии. Похуже, особенно если сравнивать расположение, где, например, сейчас стояла его батарея, и вот эти жалкие норы, в которых людям приходилось жить в окопах. И это было для него почти самооправданием, что он пожил здесь немного, неотличимый от пехотинца.

Линия фронта, прокопанная посреди луга, проходила в нескольких сотнях метров за крайними домами Льевена, пригорода Ланса. К Лоретто ее пришлось тянуть через отвал угля, что глубоко врос в равнину своим черным горбом.

Расширить позицию в отвале было невозможно из-за угольных обломков; поэтому из стволов деревьев соорудили засеки, за которыми в дневное время находилась только самая необходимая охрана. Все остальные оставались в туннеле, проложенном сквозь массив угля.

Здесь же днем в заглубленной укрепленной яме размещался артиллерийский телефонист. Он сидел на корточках на соломе, держа телефон на ящике рядом с собой. Единственная его задача – при необходимости запросить огонь по требованию пехоты. Этого почти никогда не происходило. Обычно он спал до самых сумерек.

Ночью с отделением пехотинцев он занимал пост на вершине насыпи за частоколом засеки.

Сидел, привалившись к стенке, болтал с соседями, глядя, как за передним краем сигнальные ракеты гоняются друг за другом. Дремал. Здесь едва ли опасно; врагу сюда не подойти так, чтобы его не заметили заблаговременно. Конечно, его сапы тоже дотянуты до самого выступа отвала. Но того, кто захочет сюда пробиться, внутри угольной кучи уже ждет противник, всегда готовый отбросить его назад.

Много дней пробыл Райзигер здесь, на передке.

Временами противник обстреливал окопы. Среди пехоты были убитые, раненые. «C’est la guerre[7], – пожимали люди плечами. – Тут не так уж и плохо». Если сравнить чудовищный огонь, непрестанно низвергавшийся из Лоретто на соседний участок, с отдельными прилетами по здешним окопам, то оказаться в них было порядочной удачей. Вот оно – славное тихое местечко!

Однажды ночью в задачу Райзигера входило занять свой пост на куче в полночь и покинуть его в восемь утра. Эти часы в темноте прошли вполне нормально. То и дело постреливали. Порой то тут, то там на нейтралке хлопали ручные гранаты. Около четырех утра – только принялось светать – Райзигер собрал свои вещи, одеяло и вещмешок с остатками пайка.

И тут противник начал ожесточенный обстрел. Было видно, как он ударил по окопам. Прилеты ложились на участке шириной около двух километров правее от угольной кучи. Иные сразу попадали в цель, иные – немного мимо. Было видно, что промахи корректировались систематически.

Прошло совсем немного, и вот окоп уже задымился под прицельным огнем неприятельских батарей. Пехота занервничала, оживилась. Солдаты повыползали, пригнувшись, из своих нор, командиры отделений и взводов сновали туда-сюда.

Огонь противника усилился. В совпадение уже не верилось. До самой вершины отвала довели приказ: «Приготовиться к бою, противник атакует».

Райзигер связался со штабом артиллерии и подключился к огневой позиции 1/96. Он узнал, что, согласно приказу из полка, батарея уже полчаса как поднята по тревоге. Вахмистр сказал ему:

– С места не сходить. Если пехота запросит у нас огня, немедленно сообщите об этом. Если линия будет повреждена, дайте три красные сигнальные ракеты! Но в любом случае оставайтесь наверху на своем посту.

Повесили трубку. Теперь Райзигер всё знал.

По отвалу пока не прилетело ни одного снаряда. Райзигер сидел, словно в театральной ложе, и мог без помех наблюдать за происходящим.

Огонь противника становился всё плотнее. Взрывы гремели вдоль всей траншеи и постепенно слились в непрекращающийся грохот. Известняк взлетал кверху, доски и стволы деревьев подбрасывало к небесам.

Рядом с Райзигером неподвижно стояли пятеро часовых-пехотинцев с винтовками наперевес. Они внезапно сдвинулись ближе друг к другу. Появилась группа, выбегавшая из туннеля. Поставили пулемет. Расчёт пулеметчиков протиснулся между стволов баррикады, откинул черную грязь, пропихнув MG в углубление.

Торопливость пехотинцев и бледность их потных лиц будоражили. Никто не разговаривал. Действовали со сжатыми губами в какой-то загадочной немоте.

Внезапно над окопами поднялся грохочущий дымящийся вал. Противник растянул его почти до своих собственных позиций.

В тот же миг к Райзигеру бросился фельдфебель:

– Враг атакует. Артиллерии – беглый огонь!

Атакует? Райзигер машинально снял трубку и повторил слова фельдфебеля. Едва он повесил трубку, удары его собственных батарей, как злобные собаки, уже вгрызались в дымящийся вал противника.

Не поздно ли?

Вал из дыма начал пододвигаться, снова направляясь в сторону немецкой траншеи.

И каждый раз, когда он вскипал, Райзигер видел, как за ним бегут люди. Враг! Это враг!

Он бросился к расчету пулеметчиков:

– Там французы!

В ответ ему, сдержанно:

– Пусть подберутся…