Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Райзигер не понимает, зачем ехать мимо всего этого великолепия. Он слезает, спихнув велосипед в канаву. Идет по мостовой среди гражданских и военных.

Ага, кино. «Солдатское кино», так написано крупными буквами через весь дом, а ниже крикливые афиши: три комедии с Максом Линдером, вход для унтер-офицеров и фельдфебелей – 30 пфеннигов, для рядовых – 15. Время показа с одиннадцати утра до девяти вечера.

Райзигера распирает от зависти: у кассы давка.

Дальше: офицерская столовая, комендатура гарнизона, с десяток военных контор, управление железной дороги, управление саперного склада, горное управление. И вот одно особенно большое окно – фруктовая лавка.

Райзигер ставит свой велосипед на обочину и заходит внутрь.

Продавщица говорит по-немецки, ну то есть очень старается, а там, где ей не хватает словаря, восполняет пробелы бурными движениями рук или, если это не помогает, звонким смехом. Абсолютный мир. Волнующая девушка. У нее надо купить не только персики, надо еще фунт яблок взять и, может быть, еще немного темного винограда, ах да, и еще одну или даже пару банок ананасов вон там. И, боже мой, тут еще колбаса есть и настоящее масло.

У Райзигера есть деньги. Он задумывается на мгновение. Ох, покупка требует времени. Каждое яблоко надо осмотреть и понюхать.

И вот он ходит взад и вперед по лавке громкими шагами, руки в карманы. «Ах, фройляйн, заверните еще кусок масла или, скажем, два, а еще, пожалуй, полфунта винограда или, скажем, один фунт. Да, и, разумеется, банку сардин в масле – ну, с меня хватит – да, а теперь рассчитаемся, payer, s’il vous plaît»[8].

Оплатил – под милую улыбку милой девушки – персики капитана и то, что себе. Жалко, что придется отсюда уйти. Бонжур, мадемуазель. Он смеется, и она смеется.

Он садится на велосипед и гонит что есть сил.

Только он собрался свернуть за угол на улицу, ведущую к квартире капитана, появляются два полевых жандарма. Один машет рукой: слезай.

– Не так-то быстро, молодой человек! Улица под огнем!

Раздается взрыв, и Райзигер видит, как дым вырывается из-за дома.

– Часто здесь так? Я вообще ничего не слышал.

Жандарм сплевывает в сторону:

– Каждый день свирепствуют. Это никогда не длится долго, но двадцать или тридцать раз точно накроют.

Другой жандарм:

– Да и плевать. По сути, убивают в основном только своих соотечественников.

Первый жандарм продолжает:

– Не сглазь, камрад, не сглазь. Я даже удивлюсь, если они хоть раз попадут по главной улице. Сейчас эта хрень закончится, говорю тебе.

Райзигер видит, как снаряд падает на дорогу еще несколько раз. Через четверть часа всё тихо.

Он садится обратно на велосипед и отправляется в путь.

«Странная чушь, – думает он. – Странная чушь». На одной улице артиллерия бьет по людям и домам, а на другой – жизнь и толкотня, как в самые мирные времена. Две зоны в пяти минутах друг от друга, смерть и жизнь. И одна ничего не знает о другой или не хочет ничего знать. «Безумие, Боже, безумие – эта война».

Он как раз проезжает мимо дома, у которого горит крыша. Вверху клубится черный дым. Выстрел был точным, дом пробило до самого подвала. Всех, кто был в доме, – в месиво.

Но гражданские проходят мимо и не смотрят.

И вот двое детей снова играют с волчком.

Странное, ужасное безумие.

Райзигер приносит Мозелю персики, берет припасы и идет к себе на позицию.

Там добычу делят.

Вечером Райзигер думает о продавщице. Блондинка, с красными губами. Платье, конечно, некрасивое, серое и рваное. Но блузка белая. А когда она смеялась, там двигалась грудь. Мягкая.

Он просит у Ауфрихта рисунок:

– За две сардины в масле.

– За четыре голую нарисую! А ты что, наконец-то вошел во вкус в Лансе?

Смех. Райзигер платит четыре сардины.

Глава шестая

1

Сентябрь 1915 года. Однажды утром на позицию явился полковой врач. Солдаты догадались, что будут делать прививку. Черт подери, опять будет лихорадить после того, как этот пилюлькин осел продырявит кожу ржавой иглой. Вдобавок ужасные боли в мышцах.

Но как отказаться? Лейтенант Штойвер с вахмистром идут по рядам, сверяя по списку, все ли на месте. Даже часовые должны явиться.

Рядом с врачом унтер из санитаров. У него с собой два вещмешка, откуда он достает длинненькие, блестящие серым лаком жестяные коробочки. Каждому по одной. Когда раздача окончена, лейтенант приказывает «Смирно!», а обермедик толкает речь:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное