Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

И всё ж не стоит расстраивать Холле.

– Идите же, – умоляюще говорит он.

Вдруг Мари тяжело падает на него. Ее рот касается его уха, щеки, прижимается к его рту. Припадает к нему.

Он понимает, что не в силах встать, не в силах защищаться. Он впивается зубами в губы девушки. Тело разжигает тело.

Лодку качает.

Райзигер приходит в себя.

– Ну всё, иди уже к своему Петеру, – резко говорит он и отталкивает Мари от себя в сторону Холле.

Он хватает весла и гребет.

Холле ничего не понял:

– Н-да, Мари, грустно, – говорит он. – Да уж, война…

Райзигер гребет сильнее.

Голос девушки, почти плач:

– Olala, c’est la guerre. Grande malheur pour nous et pour vous et pour tout le monde[27].

Холле обрывает разговор, достает из кармана гармошку и играет.

Мари запустила руку в воду так, что волны разбиваются о ее локоть.

– Мы всё еще хотим в Ланс? – спрашивает Райзигер.

Холле зевает:

– Ах, давай не сегодня. Причаливаем. Мари тоже надо домой, а то старуха заорет.

Они пристают. Мари уходит:

– Адьё, Пьер, оревуар, оревуар, месье.

Вторая лодка возвращается. Ланс под шквальным обстрелом, они сыты по горло.

Все возвращаются в деревню.

Райзигера шатает. Он думает: «Всего одна встреча может так сильно выбить меня из равновесия. Девушка, девушка… выбила из равновесия… девушка меня поцеловала… Мари, я должен… должен сегодня вечером… Боже, что же это, что за война, зачем война, где меня поцеловала девушка… я поцеловал… Я хотел бы девушку… хоть раз… но вот война и впереди весь этот ад… если бы только не мы, если б не нам теперь умирать…»

А потом Рабс и Райзигер лежат в кювете у первого дома деревни и смотрят на трепещущее небо.

Не о чем говорить. Оба думают об одном и том же: только не мы! Вслух ничего. Они и не заметили, как здесь собралось множество жителей из деревни.

Шепчущие голоса. И вот обстрел пошел прямо на Ланс. Порой было видно, как черные кровли резко выделялись на фоне неба. Однажды показалось, что собор загорелся. Вон: башня, крыша – всё в искрах. И пламя до облаков.

Затем взвизгнули пулеметы. «Заварили горох», – сказал кто-то.

Райзигер встрепенулся. Нет лучшего сравнения: неутомимое бурление, волны четких острых хлестких ударов.

Но сигнала тревоги не последовало.

Явился Холлерт:

– А, чепуха, нас не касается! – потом крикнул на улицу: – Конюхам следить за порядком в стойле! Меня будить, если что! Телефон в конторе не занимать! Писарю наушники пристегнуть к башке, когда спать пойдет!

Уходит, ворча.

Деревенская улица постепенно пустеет. Огонь вдали не стихает. Но с этим ничего не поделаешь…

Рабс и Райзигер тоже пошли.

Рабс уснул сразу, а Райзигер лежал без сна: Мари, девчонка, Мари, девчонка…

Что такое? На лестнице грохот?

– Рабс!

Едва Райзигер зажег спичку, дверь открылась. Писарь:

– Приказ капитана! Немедленно на позицию!

Они отправились.

Когда прибыли в Ланс, обстрел уже кончился. Город лежал в тяжком забытье.

Лишь над Лоретто беспрестанно пылал огонь. Виднелся светящийся массив. Они пробирались вдоль домов, прошмыгивали по улицам.

Райзигер всё вспоминал свой сон: «Лоретто, Суше, Каренси, Живанши…». На миг стало холодно. Но он продолжил: «Лоос…» – и успокоился.

На позицию прибыли в два двадцать ночи. Там все спали. Часовой передал приказ лейтенанта Фрике: забрать телефон на батарее. Вместо Штойвера сегодня в офицерском блиндаже сам Фрике. Нужно разбудить его, если будет что-то подозрительное.

Пункт связи на батарее был в подвале дома рядом с третьим орудием. Оба телефониста спали у горящей свечи. Оба были счастливы, когда их сменили Рабс и Райзигер.

Глава седьмая

1

Райзигер вызвался в первую смену на пункте связи. Показалось, что так быстрее получится прогнать тоску, засевшую внутри. Рабс лег на соломе и уснул.

Райзигер проверил линию: «Центральный!» – связь в порядке. У аппарата доброволец Бринкмайер. Поздоровались:

– Свезло вам. Пока вы там в тылу грелись, тут такое творилось!

– А что, разве не везде тишина?

– В последние пару часов, конечно, да. Но тут, рядом с централкой, мы кое-какой хлам из штаба получили. А францманы весь пункт наблюдения в клочья разнесли.

Райзигер напрягся. Разнесли? А потери были?

– Нет. Унтер Карл там был. Пока отделение разгружалось на позиции, он пошел к командиру роты – разузнать пожелания пехоты. А когда вернулся, домушка уже в крошево. Всё просрано: шинели, пайки, аппарат, – Бринкмайер засмеялся.

– И где теперь наблюдательный?

– В бронированном укрытии, сразу за домом Мозеля. Там хороший кабель, но лучше не звонить, там сам капитан на проводе. Ну всё, счастливо!

Райзигер повесил трубку.

– Эх, Рабс, нашему пункту наблюдения капут. Можно не беспокоиться, что утром придется туда идти.

Рабс был не в настроении болтать. Заворчав, он перевернулся на живот.

Райзигер пролистал журнал связи. Все входящие и исходящие нужно вносить сюда с указанием точного времени – такая новая мода.

Он пишет: «25.5.15». Ниже: «2:20, смена: канониры Рабс и Райзигер».

Отлистав страницу, проверил последние донесения.

Чёрт, там, похоже, много чего произошло. Пишут:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное