Будни добровольца. В окопах Первой мировой

«Да уж, мальчик мой, не привык поди-ка к войне, давай сюда, давай-ка, постой, не брыкайся. Нет, нет, вот сюда, налево, за угол. Ого, хороший галоп! Но если ногу сломаешь, я ни при чем, запомни. Ох ничего себе, отличный калибр! Ба-бах, воткнулся! Черт раздери, дымится! Тихо, тихо, ты весь в поту. Оп-па, на волоске! Вот видишь, уже и насыпь, железная дорога. О! Дом мадемуазель Лилли тоже горит, бог ты мой! Хотелось бы знать, что за радость этим ребятам получать по крыше от своих же земляков. Святые угодники! Не, здесь мы никуда пройдем. Так, погоди… а теперь давай, полегче… Да, да, хорошая лошадка… Так, спокойненько, побудем здесь, за фронтоном, пока обезьяны не переведут свои сраные орудия куда-нибудь еще. А вон и еще прилет! Ох! Прошел между проводами! Эх, там же в огороде был лук. А… c’est la guerre[28]. Бога ради, где же Штойвер? Наконец-то они подвыдохлись. Лейтенант Штойвер! Да не брыкайся ты так! Эх, привыкнешь! Ну, не мотай-ка мне тут головой! Так, давай, теперь прокатимся твоим отличным галопом до батареи. Чистое поле… Может, все-таки спрятаться в канаву? Господи, ну конечно, это газ. Мерзко выглядит. А теперь поторопимся! Только б ребята защитные маски на хари привязать не забыли. Бог мой, туча уже до шестой батареи дошла! Бедные пацаны. Немыслимо, почему здесь пехота без резерва. Несколькими пулеметами не управишься. А газ ядовитый? Вот была бы срань. Давай уже. Нет, нет, брыкаться нельзя. Вот, хорошо, голову прямо, смотри-ка, отличный галоп! Божечки… дома на огневой позиции зажгло. Да, малыш, и, если это будет стоить нам жизни, всё будет напрасно. Туча всё ближе. Знали бы вы, что это за мерзкая желтая хрень. Повязка… себе тоже пора надеть? В конце концов, это глупо. Ну, а где будка обходчика? Черт, снесло ее. Шаг в сторону – и не пройти. Глянь-ка, кучка пижонов палит из пулемета. Не, погоди, здесь рискованно. Вот, пошли. Ну, не боись! Скоро на месте. Черт, приспичило этим обезьянам палить по дороге! Отпустить, что ли, лошадь? Штойвер? У него что, совсем страху нет? Ага! Что ж, повезло. Прямо в метре от него. Вон он, Штойвер, глянь, этот, с усами. Яйца курицу не учат. Срань господня, этот францман словно прямой наводкой бьет. А воняет-то! Пехотинцы называют этот запах „Краковская“. Кра-ков-ская, а ведь красивое слово. Кра-ков-ская. Поэзия войны, да к черту, нам сейчас есть о чем переживать. Что ж, дорогой Фриц, здесь расходимся. Парни на обратном пути тебя изловят. Очень жаль. До свидания. На самом деле не очень приятно. Вообще, интересно, о чем думает лошадь на войне. А тут еще и газовая атака. Газовая атака. Боже, точно ведь, газовая атака. Шестая батарея больше не стреляет. Да, это немыслимо. Хорошо хоть мои стреляют.

Двенадцать сто, ну если добивают вообще. Но Фрике так-то не осёл. Двенадцать сто, тысяча двести, это было четверть часа или полчаса назад, но если францманы умеют бегать, то смогут… Говно собачье! Если меня сейчас кто увидит… но что поделать? Лучше носом в дерьмо, чем… слава богу, с этим управимся…»

– Эй, часовой, где лейтенант Фрике?

«Эх, жалко бедолагу. Из старичков. Что ж, у него дела получше, чем у нас, не о чем больше беспокоиться. Но какое бледное лицо. Не забыть потом снять с него ботинки. Дом вахмистра тоже горит. Где лейтенант Фрике?»

6

Мозель одним прыжком перескакивает труп часового.

Взгляд направо, налево. Дом над пунктом связи развалило до основания.

И всё же? Слава богу, батарея еще ведет беглый огонь. Приходит вахмистр Бургхардт:

– Капитан, бьем на восемьсот, я сам дал команду. Пункт связистов завалило вместе с лейтенантом Фрике и артиллеристом Райзигером. У меня нет людей, чтобы их откапывать.

Он смущенно разводит руками. Мозель понимает.

Лошадь – прочь. Пускай скачет, куда хочет.

А теперь обойдем орудия на позиции.

На левом фланге орудийный расчет весь цел, стреляют, можно их не беспокоить.

Следующее орудие бьет медленнее. За наводчика унтер-офицер, а наводчик – вместо заряжающего. Управляются как-то вдвоем. Остальные трое кучкой лежат у заднего конца лафета.

Мозель осторожно переступает через них.

Пятое и шестое орудия – похоже, все целы. А вот и нет. Унтер-офицер Лан лежит рядом с колесом шестого, всё тело разорвано. Но еще стреляют.

Первое и второе в порядке.

– Вахмистр, нельзя продолжать огонь на восемьсот без корректировки. У вас что, вообще связи нет?

Бургхардт не успевает ответить. Справа от батареи появляются фигуры, яростно размахивающие белыми платками.

– Герр капитан!

Мозель подносит трубу к глазам: это немцы, приближаются длинными прыжками. Вскоре уже видно: это немецкие артиллеристы.

– Батарея, стоп!

«Да бога ради, мы что же, по своим бьем?»

– Капитан, это канониры с шестой.

От группы машущих отделяется унтер-офицер:

– Капитан, враг прорвался! Мы единственные, кого не сцапали. Во всем виноват газ.

Газ? Ох, черт, газ! Мозель видит, как белое облако подбирается к позиции, оно уже в четырехстах метрах.

– Командир, немедленно орудия на дорогу!

Но как это сделать? Колеса по щиколотку увязли в крошеве, а между ними еще и убитые лежат.