Читаем Будни добровольца. В окопах Первой мировой полностью

Однако шестая батарея накрылась, облако надвигается, и придется всем постараться.

– Всем орудийным расчетам! Тяните длинными канатами, расчищайте путь заступами!

Облако надвигается!

Получилось. Только третье орудие не хочет сдвигаться. Торчит, как вмурованное, посреди обломков дома.

Пробуют снова и снова. Даже Бургхардт и Мозель хватаются за канат. Вдруг словно градом ударяет в защитный экран. Пулемет!

Пулемет, пулемет? Значит, противник не только прорвался по фронту, он через несколько минут пройдет газовое облако и выйдет сюда, на позицию.

Все залегли пластом на земле. Над ними проносится жужжание, шлепки втыкаются в каменные развалины. И еще, и еще, будь оно проклято, это жужжание!

Тут лейтенант Штойвер, задыхаясь, выворачивает из-за угла по правому флангу. Ползет на карачках.

– Давно пора! – кричит Мозель, сложив ладони рупором. – Я выдвигаюсь к Лансу с теми орудиями, которые вытащили! Вам позаботиться, чтобы оставшееся было уничтожено на месте! Все за мной! Кроме троих, которые с лейтенантом будут курочить этот рыдван!

Словно зайцы, отпрыгивают они один за другим и скрываются прочь.

Штойвер ударяет заступом по стволу. Инструмент сгибается. Он синеет от гнева. «Тогда, к черту, просто вынем затвор!» Он тянет за него и откидывает в грязь. Канониры засыпают в ствол песок и камни. Ну, вот и отлично, получилось. Из этого ствола не постреляешь.

А теперь прочь отсюда, за остальными! Они перепрыгивают через обломки дома и встают, прикрытые ими, на дороге.

Дома кругом горят. Выбитые проемы светятся, как золотая бумага. Свинарник полный: прощай, кровать, прощай, ранец, одеяло и столовые приборы.

У крайнего справа фронтона останавливается вестовой с лошадью на поводу. Над ними разлетается шрапнель. Лошадь вжимает голову себе между передних ног. Едва рассеялся белесый дым, раздается второй удар. Здесь, пока дома еще стоят, еще есть укрытие от осколков. Скученным стадом вся батарея сидит на корточках.

Третий, четвертый взрыв.

Капитану приходит в голову блажь:

– Надо тоже стрелять! Командиры расчетов!

Когда они собираются вокруг него на корточках, Мозель говорит:

– Командирам орудий работать самостоятельно! Нужно дать хотя бы один залп! Строимся вдоль дороги в Ланс, по возможности прикрываемся домами. Напихайте на лафеты столько снарядов, сколько сможете увезти!

И вот они снова на пылающей позиции. Корзины с боеприпасами переходят из рук в руки. И вот:

– Канониры, к орудиям! Выкатываем!

Пушки стреляют.

Мозель и Штойвер впереди.

– Тащите передки! – кричит капитан вестовому. Тот скачет прочь.

Оба офицера за ним. Бегут, пригнувшись. Выбравшись на одну из улиц Ланса, они видят, что повсюду бушуют взрывы. Движутся ползком до ближайшего крылечка. Укрылись.

– Как протащить сюда орудия?

Мозель всматривается в просвет улицы.

Повезло. Первая пушка уже заворачивает. Один канонир держит на плече хвост лафета, остальные толкают вперед за сидушки и спицы колес. Браво. Кажется, никто и не думает о вражеском огне.

– Штойвер, батарея работает блестяще!

Теперь остальные… Живей, живей, пара сотен шагов – и мы им покажем, что мы еще здесь!

Командир первого орудия вскакивает. Кровь хлещет у него изо рта. Какая жалость!

Остальные обходят его, продвигаясь всё ближе.

Оба офицера выходят из укрытия и идут рядом с ними.

Шрапнель летит уже слишком далеко и высоко. Она безвредна.

Навстречу им штурмовым шагом идет пехота из Ланса. Две длинные шеренги прижались к домам с винтовками в руках, готовые открыть огонь.

Они не обращают друг на друга внимания.

Наконец:

– Батарея, стой! А вот теперь, ребята, можно стрелять!

По правой стороне улицы два орудия, а по левой – три, очень близко друг к другу. Мозель сам сел за наводчика, а Штойвер дальше, с другой группой.

Все в напряжении.

Обстрел противника ушел с улицы. Кажется, перекинулся в район вокруг церкви. Там непрерывно гремит.

Тишина на переднем крае мучительна. Что-то же должно произойти… Газ должен быть виден. Или пехоте, которая выдвинулась вперед, придется вернуться. Или враг должен наконец появиться.

Ничего не происходит. Ждут.

Батарея ждет, минута – как час. Ждет десять минут.

А вот и газ. Точно же газ? Жидкий туман вползает в створ улицы.

Мозель отрывается от подзорной трубы. Кричит:

– Надеть защитные маски!

Все нацепляют марлевые повязки.

И вот это газ? Взгляды прикованы к облаку.

Выглядит зловеще. Колышется, качается, местами клубится пеленой на ветру. Рассеивается.

– Герр капитан!

Приближаются плотные группы каких-то солдат.

Пехота возвращается? Или окружение? Тогда, вероятно…

Мозель всматривается в трубу. Вдруг ревет, вскипая:

– Парни, противник! Англичане! Целься! Стрелять, только если сможете попасть, бережем снаряды!

Целься, целься, целься!

– Огонь!

Целая толпа взлетает на воздух. С первого же выстрела.

Взгляды прикованы к этой группе. Один англичанин всё стоит на коленях. Ясно видно, как он встает. Затем, пытаясь отскочить, падает навзничь на камни.

Еще одна группа подходит.

Начинается охота. Огонь! Огонь!

Орудия начинают соревноваться. Пожалте, вы уже отстрелялись, теперь наша очередь. Огонь!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное