Будни накануне

Новый Год справляли за городом у каких-то Люськиных друзей, кажется, школьных. Бегали по двору вокруг елки, жгли костер и кричали от непонятного счастья. Уже стало сереть, когда угомонились. Сладко потрескивали бревна сруба от мороза. Было тихо до невозможности, невольно хотелось услышать хоть шепот, хоть собачий лай, чтобы вырваться в мир, где есть звуки. От этой тишины с непривычки болела голова, и ни о чем не думалось… Это казалось так странно… вот так жить в тишине, в белейшем снеге, ни о чем не переживать — утром на работу, вечером — домой, с сумками… потом топить печь, учить с детьми уроки и спать до утра в тишине, к которой можно привыкнуть…

Все разъехались, а мы с Люсей остались еще на два дня, обещали все убрать и не спалить своей страстью дом. От непривычного непрятанья, долгих ночей и завтраков вместе еще что-то сдвинулось во мне, казалось, что я так живу уже много лет… как все… Можно было нагуляться вдоволь по тихим улицам, раскланяться с незнакомыми людьми и вернуться вместе домой, чтобы протопить печь, поесть и улечься в постель, не пугаясь собственных голосов и скрипа кровати. Нам было так хорошо, что Люська даже не заводила привычных разговоров о том, что надо делать завтра и послезавтра, и от этого, наверное, получалось так тихо и покойно.

Андрей теперь часто не бывал на работе — бегал к оппонентам, ездил в разные институты, собирал отзывы на свою работу, пропадал там, помогая их писать, а может, и сам писал, а бегал за подписями. На вопрос, «как дела?» отмахивался и декламировал свое любимое «О, если б знал, что так бывает, когда пускался на дебют»… и обещал потом поделиться опытом, если выживет.

Кулинич тоже подсунул мне свой толстенный портфель с материалами диссертации и просил прочесть. А мне было скучно, потому что все уже в моей жизни состоялось — не осталось никакого азарта — все понятно: надо сидеть, считать, писать, оформлять и тоже кому-то подсунуть свою толстую пачку бумаги, в которой одна маленькая, крохотная мыслишка, за которую прячется так много надежд и амбиций… Я с трудом заставлял себя заниматься всем этим, потому что впереди предстояло то же, что и моим старшим коллегам…

Крутовой я на полном серьезе доказывал полчаса, как стараюсь исправить свои недостатки, как недоволен собой и беру пример со старейших работников лаборатории, которые все время передо мной, а пока я сам не решу, что достоин пополнить ряды самой передовой и лучшей части нашего общества, нечего и думать, чтобы вступать… Она, спасибо ей, слушала внимательно, и я даже поверил, что этот разговор пойдет мне на пользу — действительно, покопаюсь в себе и глядишь, что-нибудь исправлю, заменю, как сгоревшую лампочку в подъезде…

Люська так и не ушла ни в какой Интурист и огорошила меня новым предложением:

— Коля, я решила снять комнату!

— Зачем? — не понял я.

— Ты что, шутишь, или правда…

— Правда! — согласился я, чтобы она не сорвалась…

— Ты на мне собираешься жениться? — спросила она по-деловому.

— Люсь, ну, зачем ты так? — я думал, что у меня юморно получится.

— Как? — это было на нее не похоже — надувать губы.

— Ну, собираться можно в школу, на вокзал… ну, я не знаю…

— Вот именно! — мотнула она головой… — Не знаешь! Так и скажи!

— Послушай, — я пытался затормозить ее. — Вот я вчера сидел на работе и вдруг так ясно увидел одну вещь… Ну, не важно, что там технически, но просто: вдруг увидел! Она просто сама в глаза лезла… наверное, не первый день, а я ее не видел. Смотрел и не видел, а вчера увидел… знаешь…

— Это ты хочешь сказать, что я тебе в глаза лезу, а ты меня не видишь! — так вывернуть уметь надо! — Понятно! — и она стала срочно все закидывать в свою сумочку со стола. Мы никогда с ней не ссорились, и я не знал, как это бывает… — Так, — она меня заранее остановила ладошкой в воздухе между нами, — только не целуй меня! Когда увидишь — позвони!..

— А я хотел посоветоваться с тобой! — тихо прогнусил я. — Может, это что-то стоящее, ты же патентный бог! — тут она вдруг вернулась от двери и встала передо мной, а когда я поднял глаза: по ее щекам катились слёзы, без шумового сопровождения, руки опущены, сумка такая черная полумесяцем на длинном ремешке на пол опустилась, и я будто увидел ее, и не знаю зачем, сам носом хлюпнул…