Будущее капитализма

Представляется заманчивой стратегия построения общей идентичности вокруг общих ценностей. Этот подход популярен, поскольку люди верят в свои ценности и считают, что именно на них можно строить общую идентичность. Проблема, однако, состоит в том, что в любом современном обществе существует поразительное разнообразие ценностей: это одна из главных черт современности. Начиная искать общие ценности, мы получаем нечто, исключающее слишком многих: «Не разделяете наши ценности? — валите отсюда». И Дональд Трамп, и Берни Сандерс — американцы, но попробуйте отыскать хоть какие-то ценности, которые значимы для них обоих и вместе с тем отличают Америку от других наций. Тот же вопрос — с соответствующей заменой имен — применим и к большинству западных стран. Набор ценностей, разделяемых всеми членами общества, настолько минимален, что они не могут считаться характерными для какой-то конкретной страны и отличать ее от других, то есть служить надежной платформой, на которой можно строить систему взаимных обязательств

Когда национальная идентичность вышла из моды, вес ценностной идентичности вырос, и результат оказался весьма неприглядным. Этому способствовала та новая легкость, с которой мы ограничиваем наши социальные контакты только теми, с кем мы согласны: феномен так называемой эхо-камеры. Такие ценностные эхо-камеры не только не могут стать путем к социальному согласию, но еще больше дробят западное общество. Сегодня количество оскорблений, поношений и угроз применения насилия — одним словом, градус ненависти — в сетях, строящихся вокруг ценностей, пожалуй, выше, чем даже в общении между этническими и религиозными группами.

Но если ценности оказываются столь же ненадежной основой для построения общей идентичности, что и национальность и религия, остается ли у нас что-то еще? Может быть, нам лучше попытаться сделать идею «гражданина мира» реальной, распустив нации и передав политическую власть Организации Объединенных Наций? В действительности, как видно, собственно, и из упоминания наций в названии этой организации, в силу той очевидной причины, что в большинстве стран крупнейшей реальной единицей общей идентичности является нация, структурными элементами политической власти и авторитета являются не индивидуумы, а нации. Если бы мы решили сосредоточить политическую власть на глобальном уровне, люди отказались бы добровольно выполнять ее решения: власть не стала бы авторитетом. Мировое правительство обернулось бы неким глобальным вариантом Сомали.

И все же ответ на вопрос о реальной идентичности, способной вместить всех людей, вполне очевиден. Это — чувство принадлежности к месту. Почему, скажем, я считаю себя йоркширцем? Да, мне импонируют местные

ценности: откровенный и прямой стиль общения без какой-либо претенциозности. Но на самом деле это не главное. Недавно я участвовал в утренней радиопередаче с баронессой Саидой Варси — первой мусульманкой, ставшей членом кабинета министров Великобритании. Мы никогда раньше не встречались, и формат беседы, в которой каждый рассказывает о своих новых книгах, — это не тот формат, который естественным образом располагает людей к сближению. И все же я скоро почувствовал себя в ее обществе очень раскованно. Оказалось, что она выросла в Брэдфорде и говорила с тем удивительным акцентом, на котором в детстве говорил и я и который стерся во мне после полувека работы в Оксфорде (так что, пожалуй, я чувствовал себя с ней свободнее, чем она со мной). Главным было то, что у нас было общее чувство принадлежности к месту, проявлявшееся в тонкостях акцента и выбора слов; я заметил, что когда мы просили сотрудников Би-би-си заварить нам чай, мы оба употребили при этом характерное йоркширское словечко.

Подобные случаи можно рассматривать в значительно более общем контексте. У людей есть глубинная потребность принадлежать к чему-то. Главные составляющие этого чувства принадлежности — кто?и где? Обе они формируются в детстве и обычно сохраняются на всю жизнь. Мы отвечаем на вопрос кто?, когда относим себя к какой-то группе, и именно на этом до сих пор делала основной акцент экономическая теория идентичности; мы отвечаем на вопрос где?, воспринимая какое-то место как собственный дом. Спросите себя, что означает для вас слово дом. Для большинства людей оно означает место, где они выросли.