Пора, однако, перейти от удручающего перечисления всего того, что пошло не так, к практическим предложениям. К счастью, эти проблемы — не какие-то неизбежные спутники капитализма, а результат исправимых ошибок публичной политики. Публичная политика пошла не в том направлении из-за ее примитивизации, вызванной крикливыми спорами отживших идеологий. Правые провозглашают веру в «рынок» и дискредитируют любое регулирующее вмешательство. Их рецепт прост: «Сбросим государство с плеч бизнеса! Да здравствует дерегулирование!» Левые дискредитируют капитализм и клеймят корыстных менеджеров частных компаний и фондов. Их рецепт — государственный контроль над бизнесом и передача «командных высот» экономики в государственную собственность. Обе эти фундаменталистские идеологии несостоятельны, но именно они задают контекст публичного обсуждения этих вопросов, препятствуя их реальному осмыслению.
Исходный пункт нового подхода состоит в признании того, что общественная роль крупной корпорации никогда не осмысливалась должным образом. Советы директоров, управляющие крупными компаниями, принимают решения, имеющие чрезвычайно важные последствия для общества, но их нынешняя структура есть результат отдельных несогласованных решений, вызвавших, в свою очередь, какие-то новые решения, не предполагавшиеся изначально. В отношении системы корпоративного управления не предпринималось ничего, что хотя бы отдаленно напоминало энергичное и глубокое публичное обсуждение, воплотившееся в «Записках федералиста»[95]
, из которых выросла Конституция США и американская система государственного управления. Система общественного регулирования бизнеса складывалась постепенно, и поэтому фундаментальная проблема контроля никогда не анализировалась по-настоящему. В основе любого жизнеспособного решения должно лежать изменение баланса интересов, которые выражаются юридическими правами контроля.Сегодня законодательство англосаксонских стран обязывает директоров компаний управлять ими в интересах собственников. Например, именно так обычно трактуются положения британского Закона о компаниях, хотя они допускают и более широкое толкование[96]
. В свою очередь, собственники — это только лица, владеющие акциями компании. Эта система вовсе не является имманентно присущей капитализму: она сложилась потому, что в XVIII веке, на ранних этапах зарождения частных компаний, главным сдерживающим фактором их роста была необходимость привлечения какого-то минимального объема финансовых средств, достаточного для рисковых инвестиций. Этот этап остался позади. Сегодня риск финансовых потерь обычно ограничивают путем диверсификации вложений, обеспечения информационной прозрачности и контроля над корпоративными управляющими. Существуют большие массы капитала, собственники которого готовы вкладываться в рискованные проекты (что показал бум «доткомов», а позднее — бум секьюритизированной ипотеки). Сегодня люди готовы приобретать неголосующие акции: они несут при этом такие же риски, как и другие акционеры, но не имеют прав контроля. Наибольшие недиверсифицированные риски несут сегодня, пожалуй, люди, проработавшие много лет в одной и той же компании и вложившие в нее весь свой «человеческий капитал», а также потребители, ставшие заложниками давно сложившихся структур поставок, но эти группы обычно не представлены в советах директоров. Обеспечить представительство любой из этих групп в совете директоров вполне реально, и иногда это делается; такие компании называют «компаниями взаимного участия в капитале».Сегодня самая уважаемая британская компания — уже не ICI, а John Lewis Partnership. Эта весьма живучая и процветающая компания имеет крайне нетипичную структуру управления. Она находится в собственности траста, управляемого в интересах ее персонала. Отражением этого служит то, что ее сотрудники получают в форме ежегодной премии значительную долю прибыли компании. Но в этой компании быку позволено то же, что и Юпитеру: