Буян

— Тогда поеду, — согласился Евдоким, обрадовавшись, что Коростелев не забывает о нем, доверяет и старается приобщить к практической работе организации. Радостно было и оттого, что в его жизни есть Сашка и этот Шура, а главное Анна — люди, которым он нужен и которые нужны ему. Это они помогли избавиться от жуткого одиночества, наставили на верную дорогу.

Глава пятнадцатая

За окнами кружилась бесцветная осенняя земля. Тучи, похожие на грязные вычески шерсти, путались в телеграфных проводах. Бастующая Самаро-Златоустовская железная дорога словно вымерла, лишь один состав из трех классных и трех товарных вагонов, лихо посвистывая, бежал на восток. Это был спецпоезд потребительского кооператива для снабжения продовольствием и товарами служащих станций: стачка стачкой, а есть-пить людям надо. В одном вагоне кроме Кузнецова и Евдокима ехало еще шесть делегатов-железнодорожников, поездная прислуга и сопровождающие рабочие. В купе курили, шумно спорили, жевали. Быстрый говорок Кузнецова то и дело перекрывал стук колес и гул голосов.

— Слышали, чего князь Хилков-то отчубучил? — спрашивал он, смеясь глазами.

— Какой Хилков? Министр наш, что ли?

— А то кто ж! Говорят, на перекладных добирался из Питера в белокаменную и сам сел на паровоз.

— Что остается министру, ежели все колеса в России встали!

— Приперло, значит, коль сам за регулятор взялся.

— Гляди-ко, князь, а умеет… — сказал Евдоким удивленно.

— В Америке учился, да толку от его умения — грош. Рабочие посмеялись: чудак, мол, барин, и только.

— Надо полагать, наш машинист не хуже князя умеет?

— Надо полагать…

Если делегаты-железнодорожники ехали по своим, сугубо стачечным делам, то Кузнецов имел еще особое задание Самарского комитета. Дело в том, что именно во время Всероссийской стачки стало ясно, что представляет собой союз железнодорожников. Поэтому выискивались разные способы и пути, чтобы вырвать «низших» служащих и рабочих из-под влияния вождей союза, которые общеполитические требования относили на последнее место. Самарский комитет РСДРП открыто вступил в борьбу за пролетарский профессиональный железнодорожный союз, но рабочие на линии не знали этого. Задачей Кузнецова было связаться с уфимской организацией, чтобы местные большевики прибрали к рукам мелкобуржуазную верхушку союза, которая ни в какую не принимала политическую программу РСДРП.

В купе затеяли спор, начатый еще во время весенней забастовки.

— Частная борьба за восьмичасовой рабочий день на отдельных предприятиях — чепуха! — доказывал Кузнецов. — Подобной пустой возней пролетариат лишь растрачивает свои силы, а они нужны для всенародной войны с царизмом. Свалим самодержавие — и все экономические требования народа будут удовлетворены.

Кузнецову возражали делегаты-железнодорожники:

— Если мы отступимся от своей программы, — враги воспрянут духом.

Интеллигентный представитель союза — румянощекий чиновник, поглаживая колени, сказал раздумчиво:

— С этим восьмичасовым днем еще много хлопот впереди. Боюсь, как бы рабочие сами от него не отказались. Заработок-то упадет?..

«Рабочий день, повышение жалованья, страхование… О земле — ничего», — подумал Евдоким с неприязнью и вышел в коридор. — А ведь и на самом деле может так быть: удовлетворит правительство интересы этих делегатов, и они забудут про Учредительное собрание и про демократическую республику. Нет, как ни говори, а наши мужики буянские глубже видят и понимают что к чему. Возьмут власть — значит, все возьмут».

Евдоким стоял у окна, глядел на хлопья пара, отброшенные ветром до середины полосы отчуждения, на мелькающие снизки грачей меж столбами, на полоски нив, кажущихся издали кусками ржавого железа.

«Нет, — думал он, — я не остановлюсь на полпути. Если революция не дает мне земли — я сам ее возьму. Сметем всех, кто помешает. И тогда»… — Евдоким усмехнулся мечтательно. Позавчера Аннушка посмотрела на него глубокими потемневшими глазами, затуманилась думой, видно, старалась сказать свое, тайное, особыми словами, но не смогла, прошептала только, припав головой к его плечу: «Понесла я от тебя, Доня… Сын, будет, чую…» Вот оно как! Неужто на самом деле сын Евдокима Шершнева родится гражданином свободной России? Верилось и не верилось.

Из кармана куртки торчала бумажка. Евдоким развернул ее. Это листовка, которые раздавали в городе перед отъездом. «Вставай, народ рабочий!» — называлась она. В ней писалось о расстреле демонстрации 13 октября возле почтамта.

«Революционный пролетариат Самары обращается ко всем рабочим России с призывом вооружаться и восставать за свою рабочую волю».

В листовке слово и к крестьянам:

«Идите с нами, рабочими, отвергайте Государственную думу! Несите силы, деньги, оружие для восстания!»

А в конце оригинальная приписка, похожих на которую никогда раньше не встречалось.