Читаем Бука русской литературы полностью

Бука русской литературы

Давид Давидович Бурлюк , Сергей Михайлович Третьяков , Сергей Рафалович , Татьяна Вечорка

Тут дочь ее – Назлы,Вертлявая, как шестикрылый воробейПротарахтела:– Какой прелестный сахранец!Засладила все зубы, право!И чудо, и мосторг!Мой мосторг! Мой мосторг!!!…И снова льются Хатарины приглашальные слова…А муж ееУгрыз ТалыблыНижней педалью глоткиДобавил:Любахари, блюдахариГубайте вин сочливое соченье;Вот крепкий шишидронИ сладкий наслаждец!В томате вьется скользкий иезуй,Да корчатся огромные соленые зудавыИ агарышка с луком –Цапайте все зубами!..Главгвоздь гостейЭсей ЭсеичРазвеселись –Вот для тебя тутПаром дышитЖирный разомлюй!..Для правоверных немцеввсегда есть –ДЕР ГИБЕН ГАГАЙ КЛОПСШМАК АйС ВайС ПюС, КАПЕРДУФЕН –БИТЕ!..А вот глазами рококоча,Глядит на вас с укоромРОКОКОВЫЙ РОКОКУй!Как вам понравится размашистое разменюИ наше блюдословье!..Погуще нажимайтеНа мещерявый мещуйЗубайте все!Без передышки!Глотайте улицей и переулкамидо со-н-но-го отвала Ы-АК!

Эти немецкие строки в стихе еще раз демонстрируют необычайную чуткость поэта к фонетической окраске языков (вспомните, как в «Войне и мире» солдат перелицовывает на русский лад французские песни). Поэту мало раз данного слова, он его видоизменяет в целях большей выразительности.

«Дырка» – ы слишком широко и глубоко; как дать впечатление узкого стиснутого отверстия? Наиболее, до свиста суженное впечатление дает – ю.

И поэт пишет:

Из дюрки лезутСлова моиПотныеКак мотоциклет!..

«Насколько до нас писали напыщенно и ложно торжественно (символисты), настолько мы весело, искренно, задорно», – говорит он в одном из критических обзоров и приводит для примера отрывок из дра (драмы) И. Зданевича – «Янко круль албанский», написанную, согласно указаний автора, «На албанском, идущем от евонного!»:

Янко (испуганный):папася мамасябанька какуйка визийкабудютитька васька мамудяуюля авайка зыбытитюшка!..

В этом смешным говором переданном лепете действительно много подмечено из детского лепета и фонетически вполне передан быстрый испуганный рассказ ребенка на его ребячьем языке (обычно всегда заумном и выразительном в смысле соответствия звучаний тем эмоциям, которые вызывают у ребенка тот или иной предмет).

Крученых – блестящий чтец своих произведений. Кроме хороших голосовых данных, Крученых располагает большой интерпретационной гибкостью, используя все возможные интонации и тембры практической и поэтической речи: пение муэдзина, марш гогочущих родственников, шаманий вой и полунапевный ритм стиха и дроворубку поэтического разговора.

Та же чуткость, которая имеется у него по отношению к речи в письме, заставляет его прорабатывать ее и в живом голосе. Крученых не чуждо представление о заклинательной речи. Его чтение порой дает эффекты шаманского гипноза, особенно отмечу «Зиму» (в «Голодняке» и «Фактуре слова»), в которой звук з бесконечно варьируется, ни на минуту не отпуская напряженного внимания слушателя.

И как бы ни относиться к Крученых, нельзя отказать ему в том, что «разработка слова» проводится им неуклонно, добросовестно и с большим остроумием. И остроумие обывателей, потешающихся над его «нечленоразделями», так же смешно, как желание написать письмо на бумажной массе, лежащей в чане, как сшить штаны из пряжи, как требование вскипятить воду не в медном самоваре, а в медных закисях, окисях и перекисях, проходящих колбы химика.

На огромном словопрокатном заводе современной поэзии не может не быть литейного цеха, где расплавляется и химически анализируется весь словесный лом и ржа для того, чтобы затем, пройдя через другие отделения, сверкнуть светлою сталью – режущей и упругой.

И роль такой словоплавильни играет Крученых со своей группой заумников.

С. Третьяков.

1922 г.