Букет роз

— Ну, так не откладывай свадьбу!

— А без свадьбы нельзя?

— Решайте сами. — Усатый ага пожал плечами. — Я женился без свадьбы, и мы счастливы. Бывает, что неделю пируют, а через три месяца дерутся…

— Я это и хотел сказать. Но и свадьбу сыграть тоже большое удовольствие. В личной жизни ведь это самый большой праздник… До моей ссылки в Сибирь родители готовились сыграть мне свадьбу. Экономили каждую копейку, отказывали себе во всем, лишь бы свадьба вышла на славу. Покойный отец говорил: «Если бы мне привелось отпраздновать твою свадьбу, у меня не было бы большего счастья». И невесту уже подыскали… А вместо свадьбы — Сибирь. Как бы история не повторилась…

Резкий гудок заглушил его голос. Скоро на работу. Мустафа вспомнил, что ему непременно нужно увидать Гамида, и заторопился. Съели по куску хлеба с сыром, запили холодной водой и вышли из дома.

4

Шапоринский жил в двухэтажном новом здании напротив мечети, в центре рабочего поселка. Он переехал сюда из города в прошлом году, и неспроста. Ему хотелось быть поближе к своим промыслам. А жене его, Елизавете, это не нравилось. Привыкшая к городской жизни, барыня скучала в рабочем поселке.

А Шапоринский недоумевал: «Что ей нужно? Чего не хватает? «Сельский» дом не уступал лучшим городским домам. Комнаты высокие, просторные и очень светлые, стены и потолки отделаны со вкусом, мебель самая дорогая Ну и конечно же, дом — полная чаша! Жить бы да радоваться барыне, а она, видите ли, скучает. Придумала бы себе занятие — ну хоть бы какую-нибудь филантропию, вроде общества любителей кошек. Или, на худой конец, благотворительностью занялась бы. А ей, видите ли, музыкальное общество нужно! А где его взять? Такого общества и в Баку-то нет, а здешние богачи и чиновники, кроме примитивной музыки зурны-балабана, ничего не понимают».

Но разве виноват в этом Шапоринский? Раманы, конечно, не Петроград и даже не Баку, однако богатому человеку и здесь жить можно. Были бы деньги, а друзья найдутся — Шапоринский в этом был твердо уверен. Не учитывал он только одного — что его молодой жене нужны были поклонники.

Ростом Елизавета была на голову выше мужа. И это ее особенно шокировало. К тому же Шапоринский был очень некрасив. Лицо коротконогого толстяка уродовал его приплюснутый, утиный нос. Этот нос с каждым днем казался Елизавете все более невыносимым. Год от года он как будто становился все толще, все длинней и все более сплюснутым. А Елизавета изо дня в день хорошела. Она тщательно ухаживала за своим лицом и за своей фигурой. Обнаружив однажды седой волос в своих каштановых волосах, она загоревала чуть не до слез. Служанка успокоила ее.

— В тридцать лет один-единственный седой волос — замечательный признак! — сказала добрая служанка. — Вы долго будете жить. По-настоящему ваши волосы начнут седеть лет через двадцать. Тогда можно будет их покрасить…

— А можно мне дать тридцать? — с тревогой допытывалась Елизавета у служанки?

— Что вы! — воскликнула та. — Вам нельзя дать и двадцати!

И, надо сказать, служанка была права — Елизавета выглядела молодо. В миндалевидных глазах светилась юность, лицо свежее, без единой морщинки, фигура изящная. Шапоринский был только на пятнадцать лет старше своей жены, а выглядел шестидесятилетним.

У Елизаветы не было детей. Это ее огорчало и радовало. С детьми ей не было бы скучно. Но она слышала, что роды старят женщину…

Вошла служанка и доложила:

— Госпожа, там спрашивают хозяина. Я сказала, что его дома нет.

— Кто спрашивает? — Елизавета оживилась.

— Высокий, усатый, с виду рабочий.

«Может быть, он?» И Елизавета распорядилась решительно:

— Веди его сюда.

Служанка вышла, а Елизавета торопливо подошла к большому зеркалу, оправила на себе тонкое бежевое платье, надушилась, подкрасила губы и вернулась к двери как раз в тот момент, когда входил Усатый ага.

«Он!» — обрадовалась Елизавета. Направляясь навстречу вошедшему, она сделала знак глазами служанке, и та вышла.

— Добро пожаловать! — пропела она, протягивая красивую руку Усатому аге.

Тот тихонько пожал ее и отпустил. Елизавета сказала с шутливым укором:

— У нас обычай — мужчины целуют руку женщине, если даже она не нравится. — Одарила Усатого агу очаровательной улыбкой и добавила: — Мне было бы приятно, если бы вы исполнили наш обычай…

Усатый ага с минуту стоял в растерянности, не зная, как быть. Он никогда не брал руку чужой женщины, а тут еще целовать должен! А барыня настаивала:

— Уважьте же наш обычай! В нем нет ничего плохого, уверяю вас!

— Как можно… — выговорил наконец Усатый ага. — Как можно, — повторил он, уже оправившись от смущения, — чтобы посторонний мужчина, да еще такой бедняк, как я, осквернил своими губами руку такой очаровательной госпожи…

«О, да он и комплименты говорить может!» — восхитилась Елизавета. А вслух сказала:

— Это пустяки. Я тоже не из особенно богатой семьи. — И снова протянула ему руку. — Пожалуйста, не обижайте меня…

Что было делать Усатому аге? Он подхватил руку за кончики пальцев (на безымянном блестел перстень) и, заранее вытянув полные, красные губы, сочно чмокнул повыше шлифованных ноготков.