Бухарин. Политическая биография. 1888 — 1938

Это положение могло казаться очевидным, однако для многих большевиков оно, видимо, явилось откровением. Оно прямо противоречило преобладавшему среди социал-демократов утверждению, что переход к социализму будет относительно безболезненным. Каутский и Гильфердинг взлелеяли это убеждение, особенно последний, своим доводом, что, если пролетариат завладеет шестью крупными банками, он сможет автоматически контролировать экономику ^{375}. Даже некоторые старые большевики считали бухаринский закон применимым только по отношению к России, доказывая, что в Англии, например, такого серьезного падения производства не произойдет ^{376}. Бухарин не соглашался, настаивая на универсальной применимости закона. После введения нэпа в 1921 г. он утверждал, что это положение есть основной тезис «Экономики переходного периода»: «Центральная мысль всей книги заключается в том, что в переходный период неизбежно распадается трудовой аппарат общества, что реорганизация предполагает временную дезорганизацию, что поэтому временное падение производительных сил есть закон, имманентный революции». Суммируя свои выводы, Бухарин сообщает, что он доказал «необходимость разбить яйца, чтобы получить яичницу». Была ли в этом законе какая-то глубина или нет, большевики, в общем и целом, признали его справедливым и стали рассматривать его как значительное бухаринское открытие ^{377}.

Бухаринский закон решал и другую проблему. Марксисты привыкли считать, что «объективные предпосылки» социализма зреют во чреве капиталистического общества, и революции наступают только после значительного созревания этих предпосылок. Зрелость определялась «степенью концентрации и централизации капитала», наличием «определенного совокупного» аппарата капиталистической экономики; казалось, что новое общество появлялось как deus ex machina. Доказывая, что этот аппарат неизбежно разрушается в процессе революции и что «следовательно, он in toto не может служить основой нового общества», Бухарин искусно отклонял придирчивые вопросы, связанные с относительной отсталостью (незрелостью) России. Он подчеркивал, что «людской» аппарат скорее, чем «вещественный» является основным критерием зрелости, что решающей предпосылкой является определенный уровень «обобществления труда» (наличие пролетариата) и способность революционного класса выполнить «общественно-организационные» задачи ^{378}.

Этот аргумент привел Бухарина к самой сердцевине трудного вопроса о большевистском правлении в слаборазвитом обществе и к изначально неясному положению, но сделавшемуся центром партийных дискуссий 20-х гг. — о возможности построения социализма. Бухарин отбросил традиционное марксистское положение о том, что социализм почти полностью созревает во чреве старого порядка, и тем самым приспособил теорию Маркса к условиям отсталой России. Он противопоставил развитие социализма развитию капитализма:

…капитализм не строили, а он строился. Социализм, как организованную систему, пролетариат строит, как организованный коллективный субъект. Если процесс создания капитализма был стихийным, то процесс строительства коммунизма является в значительной степени сознательным, то есть организованным процессом… Эпоха коммунистического строительства будет поэтому неизбежно эпохой планомерной и организованной работы; пролетариат будет решать свою задачу, как общественно-техническую задачу построения нового общества… ^{379}.

Подойдя к этому пункту, Бухарин описал общество «нарушенного равновесия», искусно и подчас весьма находчиво изобразив многократную ломку социальной структуры. Теперь он стал рассматривать возникновение нового равновесия. Концепция равновесия проходит через большинство теоретических работ Бухарина от «Экономики» до «Теории исторического материализма», в которых он объяснял марксистскую диалектику и социальные изменения с точки зрения установления и разрушения равновесия, вплоть до его знаменитой критики Сталинского пятилетнего плана в «Заметках экономиста» в 1928 г. Здесь важно только подчеркнуть, что он имел в виду «динамическое» или «неустойчивое» равновесие, а не статическую систему, и что практика рассмотрения общества (или по крайней мере экономической системы) в состоянии равновесия имеет свою родословную в марксистской мысли, хотя и до некоторой степени скрытую ^{380}.

Опираясь на эту родословную, он высказал в «Экономике» свое понимание равновесия как состояния «эволюции и развития»: