Буквари и антиквары

Когда-то стерлинг был маленькой тоненькой серебряной монеткой. Вроде рыбной чешуйки. Беднякам, чтобы купить новое сито или пару деревянных башмаков, – в самый раз. А богатые, чтобы не пересчитывать мелочь, назначали цену по весу. Хороший меч, или боевой конь, или участок земли стоили несколько фунтов стерлингов. На одной чаше весов фунтовая железная гиря, а на другую насыпают совком стерлинги. Пока не уравновесят гирю.

И на иврите тоже деньги – это «кесеф», серебро. А шекель – это мера веса. Скорее всего, была у каждого торговца такая гирька. И платой было сколько-то шекелей серебра.

В Москве рубили на четыре части серебряную новгородскую гривну. Каждый обрубок назывался рубль.

А евреи Ашкеназа называли свои деньги – гелт. Золото! И очень им дорожили. Так, что это даже вошло в поговорку – как ожесточенно торгуются евреи. Однажды моя учительница русского языка и литературы, высокая дородная Маргарита Владимировна, когда ей надоело спорить об отметке за контрольную, сказала нашей однокласснице: «И что ты, Арутюнова, торгуешься, как еврейка?»

Да, евреи любили деньги и понимали в них толк. И не тратили зря. Но раз в год на Хануку каждый еврей, богатый или бедный, дарил каждому своему ребенку долгожданный подарок – хануке гелт – несколько монет. А кто мог – и племянникам, внукам, детям друзей и соседей.

У меня в Иерусалиме жил богатый дядя Нюся. Он был братом моей бабушки, погибшей во время войны. И у него за ханукальным столом собралось множество народу: его сыновья с невестками, внуки, племянники, всего год назад приехавшие из России, их дети и внуки – множество детей, ожидавших ханукальных подарков. Мы, «русские», тогда все еще были бедны и почти безработны. Жили на пособие и детям своим могли дать только шекелевую монетку.

У дяди Нюси была приготовлена толстенькая стопка стодолларовых банкнот. Он звал детей, кого по-английски, кого на иврите, кого по-русски. Они подходили по одному и получали поцелуй и новенькую хрустящую стодолларовую бумажку. Наши разумные ребята сразу поняли, что деньги эти нешуточные, и отдали свои купюры отцу. Собственные Нюсины внуки положили доллары в карман, намереваясь извлечь из них максимум удовольствий. Дети других русских племянников поступали по своему усмотрению, и только один самый маленький ребенок не знал, что ему предпринять. Он стоял, держа в руках зеленую бумажку, и неуверенно озирался – видно, потерял в этом многолюдии свою маму и был совершенно растерян. В это время, перекрывая гам, раздался тонкий голос его мамы: «Иди ко мне, Димочка! Иди скорей! Дай мне бумажку». Но мама тут же поняла, что это выглядит так, будто она хочет присвоить детские деньги. Она ужасно смутилась и громко сказала: «Я потом тебе отдам… по курсу…» И счастливый трехлетний Димочка побежал на мамин голос.

Притча

Моисею после сорокалетнего блуждания по пустыне не было дано войти в Землю обетованную. Он умер на пороге. Согрешил он тем, что, добывая воду из скалы, ударил по ней что есть силы своей палкой, опираясь на которую, брел почти полвека со всем своим ропщущим, вечно недовольным и всегда сомневающимся народом. Господь счел это маловерием. Довольно было коснуться скалы.

Кажется, претензия надуманная, нет? Палка в руках. Скала перед носом. Народ мучит жажда. Старик, еле стоя на ногах, последним усилием стучит в серую страшную сухую стену. В чем же дело? За что наказан?

Первая история

Мужчина пришел к раввину и сказал: «Рабби, я завтра женюсь. Но на мне такой грех, что я не могу радоваться и радовать жену своей беззаботностью. В детстве я учился в ешиве[21]. Иерусалим был в осаде. Еды почти не было. Мы все были всегда голодные. Я увидел монетку на столе у меламеда[22], не удержался и схватил ее. Меламед сразу заметил. Раскричался, велел всем поднять руки и стал шарить по карманам. Я смертельно испугался и успел сунуть монету в карман соседу. Меламед нашел у него в кармане. Побил его своей палкой, ругал его целый день, написал родителям мальчика, что он вор. И дома его тоже побили. Все дети насмехались над ним и не хотели с ним играть. В конце концов он сбежал из ешивы и из дома и прибился к какому-то кибуцу[23]. Теперь он неверующий, а я уже десять лет тащу этот двойной грех на своей совести».

Раввин ответил: «Успокойся! На тебе нет греха – ты был голодным ребенком. Кто осудит голодного ребенка? И на том мальчике, что ушел в кибуц, тоже нет греха. И он был голодным, гонимым, несчастным ребенком. И нашел себе убежище. Иди с миром и живи со своей женой счастливо и богато!»

Вторая история