Булат Окуджава: «…От бабушки Елизаветы к прабабушке Элисабет»

Что касается учёбы, Булату за Виктора краснеть не приходилось, но вне школы вскоре случился большой скандал.

Гудков со своей матерью жили рядом с домом Окуджава. Вторую половину этого домика занимала семья учителя Сивагова. Глава семейства Пётр Александрович не так давно освободился из лагеря. Был он скромным, тихим, доброжелательным человеком. Его дочь Варя училась в одном классе с Виктором. Тоже отличница, её портрет тоже висел на доске почёта. На неё многие одноклассники заглядывались: очень привлекательная, она отличалась от других деревенских девушек несколько необычными для этих мест чертами лица, чем обязана была отцу, имевшему польское происхождение. Живя по соседству, Виктор с Варей вместе ходили в школу, вместе возвращались. Неудивительно, что вскоре между ними возникла взаимная симпатия. И об этом романе вскоре знали все. Ну и что ж тут такого — дружат мальчик с девочкой, — пора уже, им по шестнадцать лет. Но почему-то Булат был очень против. Может, он опасался того, что отец Вари, как и родители Виктора, был репрессированным, и это сближение детей «врагов народа» могло показаться кому-то неслучайным и отразиться на их дальнейшей судьбе.

^{…и Варя}

Видя такое отношение Булата, оскорбилась и мать девочки. Тогдашняя коллега Булата Шалвовича учительница Цыганкова в разговоре со мной с досадой вспоминала:

— А ведь мать-то её сначала не была против их дружбы, а уж потом, когда узнала, что Булат против!..

Однажды, когда ни Булата, ни Гали не было дома — они ушли на педсовет, — Виктор привёл Варю к себе домой. Что уж они там делали, неизвестно, может и целовались. Вдруг в комнату ворвалась разъярённая мать Вари и устроила грандиозный скандал, даже ударила дочь. Тем же вечером «поговорили» и Булат с Виктором, после чего тот ушёл жить к однокласснику в другую деревню.

Это был не единственный случай, когда Виктор уходил из дома. Бывало, после очередной ссоры с братом он просился переночевать к кому-нибудь из одноклассников, никак не мотивируя это, ничего не объясняя, а просто: «Можно, я у тебя сегодня переночую?». Но в этот раз младший брат ушёл надолго.

Так печально закончилась эта любовная история.

3

Я давно вынашивал план съездить в Шамордино. А тут у меня вдруг мог появиться такой попутчик, о каком можно было только мечтать! К этому времени мы с Виктором Шалвовичем не то чтобы общаться стали свободнее, раскованнее, но, не побоюсь этого слова, подружились. В разговорах я всё чаще нахально нарушал табу на имя брата, он сопротивлялся, но уже вяло. Не то чтобы запрет был снят, но как-то постепенно мы всё больше и больше нарушали его, сначала обходясь местоимениями, а потом — нет-нет, да и само имя проскакивало.

Я начал потихоньку готовить Виктора Шалвовича — недурно, мол, было бы съездить в Шамордино, навестить места ранней юности. Вначале он категорически отнекивался, сама идея поездки ему казалась невероятной и фантастической. Ссылался на плохое самочувствие — у него действительно с каждым годом усиливался симптом какого-то сердечно-сосудистого заболевания: мёрзли конечности, он ходил по квартире в шерстяных носках даже в самую жару. За несколько лет до этого он, как и брат, перенёс операцию по аорто-коронарному шунтированию сердца, но связан ли был этот симптом с операцией, я не знаю.

При каждой встрече я продолжал расписывать нашу будущую поездку, и постепенно эта идея не стала ему казаться такой уж фантастической. Видно было, что ему очень хочется, но — страшно. Страшно в конце жизни вернуться на пятьдесят лет назад, туда, в голодную, но счастливую юность. Что он там увидит, кого застанет? Не ждут ли его жестокие разочарования?

В конце концов он сдался, сказав, правда, что съездим мы совершенно напрасно. Ему, конечно, интересно посетить эти места, но я там для себя ничего интересного не найду, все давно умерли.

И мы поехали. Это было летом 1999 года. Ехали на машине часа четыре. Всю дорогу он продолжал сетовать на то, что мы напрасно тратим время и бензин. Он так переживал, что, видимо, заранее решив компенсировать мне неудачную поездку, стал рассказывать дорогой какие-то интересные эпизоды на запретную тему, чего раньше не делал, тем более добровольно. Я, конечно, включил диктофон, но разобрать запись из-за шума дороги потом не смог. Его волнение, его внутреннее напряжение почему-то захватило и меня, и я мало что слышал из его рассказов, отчасти и из-за того, что понадеялся на диктофон.

^{В. Ш. Окуджава возле бывшего своего дома в Шамордине, 1999 год. Фото автора}