Окуджава тогда заведовал в издательстве «Молодая гвардия» переводами поэзии с языков наших республик, подкармливал молодых русских поэтов, давая им подстрочники. Относился я к нему как к редакционному работнику, который между делом пишет стихи. И все же в нем было нечто особое, от его сдержанной, несуетливой манеры двигаться, говорить веяло каким-то еще внешне не определившимся, но внутренне сознаваемым талантом. Одет он был весьма скромно: дешевенький буклешный пиджачок, черный свитерок, зимние ботинки на войлочной подкладке. Однако все в нем выглядело уместно, элегантно. Меня невольно потянуло к этому человеку — в нем ощущалась тайна. Этой тайной был его тогда еще не выявленный талант. Окуджава показал мне рукопись своей новой книги. Раскрыв ее, я был поражен: эти стихи, казалось, были написаны совсем другим поэтом, если сравнить с калужской книжкой. Сразу врезались такие строки: «Сто раз я нажимал курок винтовки, а вылетали только соловьи»[221]
.Кстати, Евгений Александрович скромно умолчал о своей роли в судьбе рукописи новой книги стихов Булата, а сам автор эту роль хорошо запомнил:
Окуджава недолго проработал в «Молодой гвардии», но об этой его работе помнят многие. Вот, например, что рассказывает Юнна Мориц: