Он немедленно сошелся с физруком (других мужчин в школах не бывало уже тогда).
Ну почему же? В пятой школе было много учителей-мужчин. Впрочем, через несколько абзацев Дмитрий Львович сам себя опровергает:
Окуджава дружил с завучем Александром Федоровым, ровесницей-словесницей Тамарой Манкевич, математиком Николаем Симоновым, чертежником Геннадием Герасимовым…
То есть из четверых упомянутых — трое мужчин.
Александр Больгинов вернулся с войны инвалидом, что не мешало ему преподавать физкультуру. Больше того — Больгинов очень любил свой предмет, и при нём ученики школы всегда занимали призовые места в различных городских и областных соревнованиях по разным видам спорта.
Тому свидетель и главный герой нашего повествования:
Я помню, что школа была очень сильная и в дисциплинах основных, и в спортивном отношении. Я был тогда болельщиком спорта, и для меня это было очень важно. Часто устраивались всякие соревнования в городе. Пятая школа всегда побеждала. Это было замечательно! Мы очень гордились
[53].Но, кроме любви к своему предмету, были у Александра Георгиевича и другие пристрастия, в частности, он любил выпить и, увидев, что новичку худо, пожалел его и решил приобщить нового друга ко второму из своих увлечений, чтобы тот как-то развеялся.
В рассказе «Отдельные неудачи среди сплошных удач» сам Окуджава так описал начало своей деятельности в новой школе:
Это случилось давно. Я был очень молод. Из сельской школы меня перевели в городскую. И тут жизнь моя внезапно покатилась под откос, и я вот-вот должен был погибнуть, но необъяснимое чудо помогло мне спастись.
Я снимал угол в домике на окраине. Стояла гнилая осень. Ученикам я не нравился, и они отравляли мое существование. Друзей ещё не было. Жить не хотелось. И вот однажды подошёл ко мне в учительской преподаватель физкультуры Петя и сказал:
— Я гляжу, ты всё один да один. Может, вечерком под шары сходим? Ну, ресторанчик такой, под шарами…
И мы отправились. Я, Петя и завуч. Это была не очень чистая столовая рядом со школой. Над входом висели два тусклых круглых матовых шара. Мы нашли себе столик. Нам, не спрашивая, подали по гранёному стакану с водкой, по кружке пива и по порции котлет с лапшой. Выпили — разговорились. Помню, было хорошо, легко, сердечно. Вывалились оттуда в полночь, обнялись и зашагали по пустынным улицам: провожали друг друга. Что-то такое пели громко, хором. Расставаться не хотелось.
Следующее утро было опять гнилым, гадким. Ученики не жаловались. Но я понимал, что спасение вечером, под шарами. «Под шары идём?» — спросил я Петю. Его обрадовала моя прыть. Правда, с деньгами вышла лёгкая неувязка, но меня научили обратиться в кассу взаимопомощи и попросить денег на приобретение, ну, скажем, ботинок… И вот снова были гранёные стаканы, пиво, котлеты, и снова мы шли в обнимку, пели, а в промежутках делились опытом…