Булат Окуджава. Вся жизнь — в одной строке

Утром я подумал: «Вечером — под шары. Какое счастье!..» И так продолжалось несколько месяцев, пока не произошло необъяснимое чудо. И я вернулся к себе самому.

Конечно, рассказ — это не документ, а художественное произведение. Однако практически всё, здесь описанное, довольно точно соответствует действительности. И предприятие общественного питания, что недалеко от школы, функционирует до сих пор. Правда теперь это — кафе с красивым названием «Камелия».

А что ещё оставалось делать одинокому учителю — жена далеко, на работе не складывается, друзьями и знакомыми обзавестись не успел.

Необъяснимое чудо, спасшее его от алкоголизма, может иметь совершенно простое объяснение — через полгода из Высокиничей в Калугу переехала жена Булата Галина и восстановилась нормальная семейная жизнь.

Сам Окуджава даёт другое объяснение чуду:

Так продолжалось полгода. Почему я не спился и как остановился — не понимаю. Может быть, стихи помогли[54].

Возможно, возможно… Впрочем, есть и ещё версия. Через полгода после приезда в Калугу Булат подружился с некоторыми учителями, точнее — с учительницами. И это увлечение перевесило чашу весов в пользу трезвого образа жизни.

Что же касается эпизода с загулами «под шарами», некоторые биографы не склонны доверять автору рассказа. Хотя Окуджава об этом не только художественную прозу написал, но и на выступлениях и в интервью рассказывал неоднократно. Да вот хотя бы:

Я приехал в Калугу, никого не зная. И в школе как-то сразу сошёлся с Сашей Больгиновым. Он меня спросил: «Под шары пойдём?» И мы пошли в какую-то забегаловку, над входом которой висели два матовых шара. Сели за столики. Не спрашивая, нам подали по стакану водки, по кружке пива и по котлете с вермишелью. Мы выпили — опьянели. Вышли в обнимку и пошли по Калуге. Даже запели. На следующий день уже я спросил Сашу: «Под шары пойдём?» Он удивился и говорит: «Пойдём». «Только вот денег нет», — продолжаю. «А ты напиши в кассу взаимопомощи, что, мол, брюки нужны». Я написал, дали мне тридцатку, и мы пошли под шары[55].

Но Дмитрий Быков пишет в своей книге:

Тут все, как обычно у него, — правда, и в той же мере неправда, и отделить одно от другого почти невозможно.

Именно так — неправда, а не художественный вымысел, например.

О. Розенблюм справедливо замечает, что история несостоявшегося алкоголизма слишком новеллистична, чтобы быть правдой; сам Окуджава неоднократно вспоминал, что плохо переносил алкоголь — воспитанный в Тбилиси на сухом вине, он немедленно хмелел от водки, и почти все знавшие его хором свидетельствуют, что пил он мало и неохотно. Есть и у меня свои воспоминания на этот счет — правда, он был уже в годах; признавался, что больше двухсот граммов выдерживал редко.

Ольга Розенблюм давно занимается Булатом Окуджавой, диплом писала на эту тему и диссертацию, поэтому Дмитрий Львович очень ей доверяется. А напрасно, между прочим, потому что метод исследований Ольги Михайловны несколько однобокий — она чуть ли не с патологической подозрительностью ищет ложь в любом высказывании Окуджавы, касающемся его биографии.

И собственное суждение Быкова о том, что «воспитанный в Тбилиси на сухом вине, он немедленно хмелел от водки, и почти все знавшие его хором свидетельствуют, что пил он мало и неохотно», вызывает большие сомнения.

Выпивал Булат Шалвович, как правило, действительно не много. Но почему же неохотно? Очень даже охотно! Причём любил именно водку, и не обычную, в сорок градусов, а покрепче. Даже за несколько дней до своей смерти, будучи в гостях у Анатолия Гладилина, он требовал, чтобы ему дали водку покрепче.