Булочка с изюминкой

Никому не доверив выгрузку своих сокровищ, Варя сама тащила и тубус с картой, и папку с дарственной, куда, кстати, отлично поместилось плоское ручное зеркальце, её добыча из антикварного магазина. Только в мобиле она обнаружила, что забыла у Джульетты шляпку, но махнула рукой: подумаешь… Всё равно она скоро вернётся в этот дом. Теперь уже её дом. Да и кому нужны эти условности с приличиями и головными уборами в девять часов вечера, когда темнеет, на улицах бродят толпы народу с весёлыми песнями… Кстати, а что это они бродят? Ах, да, сегодня же выпускной вечер в Университете, и, наверняка, то же самое творится во всех Альма-матерах и прочих учебных заведениях! Прекрасный повод веселиться всю ночь. Как и на Земле. Как много между их мирами общего, в сущности! Декорации только другие, да магия здесь применяется в совершенно неожиданных местах, а люди… люди, похоже, везде одинаковы.

К тому же, настоящие чудеса иногда случались с ней и дома, не только здесь. Просто нужно уметь их видеть.

С блаженной улыбкой она любовалась из окна мобиля ночным городом, который, расцвеченный цепочками, гирляндами и одиночными шарами фонарей, с наступлением ночи становился всё красивее и фантастичней. И не замечала, с каким любопытством и одобрением поглядывает на неё шофёр, как он даже развернул зеркало заднего вида, чтобы наблюдать за ней, и, похоже, делал это с удовольствием. Она с головой ушла в чудесные воспоминания — о свидании предыдущем, происходившем почти здесь, возможно, даже над этой самой улицей, которую они сейчас пересекали, но высоко-высоко, в небесах, и столь волнительном, что после него она не нашла на жакете ни единой пуговки — все разлетелись… И вспоминая свидание нынешнее, краткое, но не менее чувственное, полное таинственности и надежд на будущее.

Целомудренности их встречи подивился бы, наверное, и Папа Римский.

Да. По сравнению с предыдущей ночью это было… тоже восхитительно, но совсем по-другому!

Ах, как чудесно он пел! Хоть иногда смешливой Вареньке, в которую она опять и, похоже, надолго преобразилось, так и казалось, что вот-вот из-за талии блудодея вынырнет малорослый певун и поддержит нанимателя на особо высоких нотах — как замещал маркиза Рикардо-Караченцева из незабвенного дуэта «Собаки на сене». Но нет, голос у баловника-герцога, вздумавшего прикинуться бедным гондольеро, оказался свой, почти что оперный, и настолько чарующий, что так и хватал за сердце. Могло показаться, что Варваре, как пристрастной, в Кристофере Робине и без того всё безусловно нравилось, по принципу: «Не по хорошему мил, а по милу хорош!» Но Мальвина-Джули — и та сомлела, как девочка; а ей, к тому же, досталась первая серенада, ведь идальго не мог не уважить её голубые седины!

На звуки «Вечерней песни» мало-помалу распахивались высокие окна соседних домов, останавливались разгуливающие по мосту парочки, и вскоре неизвестному заезжему певцу внимал весь квартал. А когда он закончил и, отложив на скамью гитару, выскочил из лодки и возложил на колени пожилой ценьоре букет лилий, таких же голубых, как её волосы — аплодисменты, взорвавшись, заглушили крики испуганных шумом чаек, и в гондолу полетели крошечные букетики, отколотые с дамских шляпок, монетки, флакончики духов… Смеясь, идальго раскланивался, приложив руку к сердцу и раздавая воздушные поцелуи. Но вот напарник почтительно протянул ему гитару, «чудо с бородкой» пристроил ногу на ребро парапета, инструмент — на колено… И струны звякнули вновь, заставив ценителей музыки затаить дыхание.

Я твое повторяю имя

по ночам во тьме молчаливой,

когда собираются звезды

к лунному водопою

и смутные листья дремлют,

свесившись над тропою.

И кажусь я себе в эту пору

пустотою из звуков и боли,

обезумевшими часами,

что о прошлом поют поневоле.

Я твое повторяю имя

этой ночью во тьме молчаливой,

и звучит оно так отдаленно,

как еще никогда не звучало.

Это имя дальше, чем звезды,

и печальней, чем дождь усталый.

Полюблю ли тебя я снова,

как любить я умел когда-то?

Разве сердце мое виновато?

И какою любовь моя станет,

когда белый туман растает?

Будет тихой и светлой?

Не знаю.

Если б мог по луне гадать я,

как ромашку, ее обрывая!

Сквозь туман, отчего-то вдруг застивший глаза, Варя сумела-таки разглядеть, как «Её мужчина», шагнув, преклонил колено — и почтительно потянулся к руке.

И почувствовала на ладони тепло поцелуя, не сразу поняв, что ногу чуть выше щиколотки обняло что-то прохладное, тяжёлое, и едва слышно щёлкнуло…

— Подарок для моей Барб… Потом посмотришь, — одними губами сообщил певец.

— Камуфляж? — заговорщически уточнила Варвара, вспомнив термин, применяемый водителем.

— Умница…

Под восторженные крики толпы она протянула ему и вторую руку, чувствуя себя королевой, прекрасной Еленой, богиней, в конце концов! И всем вокруг было ясно, что ни кошелёк, ни безделушки не потянут на высшую награду для певца.

— По-це-луй! По-це-луй! — скандировали из окон и ободряющие свистели. А кто-то крикнул:

— Да будьте же вы людьми, в конце концов! Не стойте, как дураки!

Глаза блудодея хитро сверкнули.

— Уважим традиции, ценьора?