Булочка с изюминкой

Как это часто бывает в тёплых краях, дверь с улицы открылась прямо в небольшую гостиную, откуда разбегались три лестнички: одна, по центру, вела на второй этаж, где сразу от площадки в обе стороны тянулась галерея, охватывая кольцом весь верх. Там из-за перил проглядывали плотно закрытые двери, кажется, даже местами затянутые паутиной… Вторая спускалась то ли в подвал, то ли в цокольный этаж. А третья — возносила на небольшой пандус, установленный в эркере, где поблёскивали зеркала, выглядывала спинка высокого кресла, и тянуло оттуда цветочными ароматами, разогретым металлом — неужели щипцами для завивки? И… кажется, рисовой пудрой, запах которой остался в памяти Варвары с далёкого-далёкого детства, когда прабабушка разрешала перебирать сокровища своего комода.

Оттуда-то, с боковой лестницы, и спешила навстречу гостье ценьора, оказавшаяся на удивление маленькой — по плечо Варваре, в возрасте давно за шестьдесят, но ещё очень даже бодрая. И когда она, улыбаясь, энергично, по-дружески встряхнула посетительнице руку, здороваясь — это было превосходное крепкое рукопожатие, а зубы, мелькнувшие при улыбке, были хоть и желтоваты, но, ясен пень, свои, чересчур уж неровные для протезов.

— Прошу, дорогая, прошу!

Хозяйка дома поманила за собой наверх.

— Не передать, как же я рада, детка. Страсти Христовы, я так тебя ждала! Знаешь, почему? Садись, садись, снимай шляпу, оставляй своё добро вон там, на столике, и располагайся…

Варя с удовольствием обустроилась в кресле на колёсиках, глянула в зеркало, чрезвычайно напоминавшее мамин трельяж, разве что не на простом туалетном столике из древесностружечной полированной плиты, а в обрамлении бронзовых завитушек, и прыснула. Собственное отражение показалось ей отчего-то куда моложе оригинала, с забавной хитрой мордочкой, смахивающей то ли на гномью, то ли на эльфячью. Да и старушка-веселушка, профессиональным жестом растрепавшая Варину белокурую гриву, враз омолодилась в отражающей поверхности, а в голубых её сединах засверкали золотые блёстки. Что-то с этим зеркалом творилось не то, но творилось здорово.

— Ты — мой последний клиент! — гордо сообщила Мальвина и разулыбалась ещё счастливее. — Видишь ли, дорогая… Так, погоди, дай подумать. Длина ниже плеч, блонд натуральный… Ах, какая удача! Собственно, то, что есть, уже неплохо, но ведь у тебя сейчас Эпоха перемен, так? Не спорь, я чувствую, старую Джульетту не проведёшь…

Варе понравилось, как она выделила голосом: «Эпоха».

— А когда такое случается, перемены сыплются, как из ведра, и главное — удержать их в добром русле. Вот тут-то всё зависит только от тебя, от твоего настроения, дорогая. Ибо, какие флюиды от тебя полетят в мир — тем он тебе и ответит. Порой для того, чтобы стать счастливой или погаснуть, нам, женщинам, достаточно глянуть в зеркало. Вот оттого-то я держу здесь это чудо. Оно мне досталось от тётушки, а та, поговаривают, была расчудесная фея…

Мальвина… то есть, оказывается, Джульетта, взъерошила Варины волосы и задумчиво уставилась на её отражение.

— Ах, как я люблю такие сочетания! Тебе идёт быть и женственной, и задиристой, как подросток. Давай удивим твоего мужчину, покажем ему ту сущность, о которой он только догадывается. Вот будет для него сюрприз… Согласна?

И чиркнула-щёлкнула двумя пальцами, как ножницами, чуть ниже Вариного уха, показывая предполагаемую линию стрижки.

— Коротко? Под мальчика? — уточнила та, загораясь идеей.

— Под озорницу! — захихикала старушка. — Как твоё имя, дорогая?

— Варвара.

— Барбара, значит… Прелестно, прелестно… Будешь озорница Барб. Итак: раз…

Мелькнуло невесть откуда взявшееся золотистое шёлковое покрывало, заматывая Варю до самой шеи.

— Два…

Запшикала душистая вода, запахло фиалками, окутывая голову влажным ароматным паром.

— … три!

Ножницы защёлкали-замелькали столь стремительно, что показалось — рук у Мальвины не две, а все четыре. Со сладко-жутким восторгом Варя вспомнила «Эдди-ножницы»… и прикрыла глаза. Не от страха, а чтобы подготовить сюрприз для самой себя. Она не испытывала ни тени подозрения к бойкой старушке, увиденной первый раз в жизни, а в душе так и зависло стойкое ощущение правильности.

Потом были ласковые дуновения тёплого ветерка — отчего-то без полагающегося жужжания фена; прикосновения расчёсок, подёргивания, будто шутливые выщипывания пёрышек… Наконец, в лицо пахнуло сиреневой прохладой, свежестью мелиссы и… отчего-то корицей с ванилью. И ароматом свежего кофе.

— Любуйся! — торжественно провозгласила мастерица, сдёргивая покрывало с Вариных плеч. — Можно. Кстати, можешь называть меня просто Джули.

Глянув на себя в зеркало, Варя вытаращила глаза.

— Это… — Благоговейно прикоснулась к ёршику вместо чёлки, к нарочито растрёпанным прядкам-пёрышкам, ещё трепетавшим, казалось, под тёплым ветерком. — Неужели это я?

Из зеркала на неё смотрела задорная шкодница, крепкая, налитая силой и весельем и готовая к самым необыкновенным проказам хоть сейчас. Какие там сорок пять? Студентка!

И просто красавица! Но совершенно непривычная глазу… Такой она даже в юности себя не помнила.