Булочка с изюминкой

Изящным плавным движением, полным грации и эротизма, он поднялся с колен.

И на глазах у половины столицы, у восторженных влюблённых, которые, не сдержавшись тоже бросились друг другу в объятья, у весёлых студентов-выпускников, у их преподавателей и родителей, и полицейских, решивших взглянуть на всякий случай, а что это там за подозрительное скопление народа? у репортёров двух столичных газет, поведших на чутьё и ринувшихся вслед за полицейскими — странная парочка жарко поцеловалась.

Разомкнув, наконец, объятия, идальго отступил и, взмахнув шляпой, низко поклонился прекрасной ценьоре. Потом — пожилой ценьоре. Потом — почтеннейшей публике.

И, сопровождаемый приветственными воплями, прыгнул в лодку, чтоб величаво скрыться под мостом.

…Вспоминая об этом, Варя улыбалась, а глаза её лучились такой нежностью, что водитель, не выдержав, отвёл взгляд от зеркала и позавидовал счастливчику, похитившему сердце его пассажирки. Разумеется, в общих чертах он знал, что с ней произошло, и даже одобрительно похмыкал, слушая пение и догадываясь, кто это может быть… Но лишь догадываясь.

Поскольку наблюдательный амулет, незримо запущенный за его подопечной, послушно отсняв и передав импровизированный концерт, отчего-то упорно отказывался показать идальго после того, как он вышел из тени и снял шляпу. На месте его лица магической техникой зафиксировалось сияющее пятно, не более.

Водитель очень удивился бы, узнав, что точно так же на сбой в работе маготехники сетовали в этот день и другие его коллеги, из тех, что подстраховывали королевскую гостью по старинке, сопровождая издалека; да и репортёры, не упускавшие случая заполучить сенсацию. И никто не связал неудачу с голубоглазой и голубоволосой пожилой ценьорой, незаметно и как-то по-хитрому щёлкнувшей пальцами, едва гондола причалила к низкому парапету.

…Не тратя время на марафон по парадным галереям дворца, Варвара Пална весело и вприпрыжку спешила по парковой дорожке. На местности она ориентировалась прекрасно, топографию запомнила с первой же экскурсии, и теперь, не хуже навигатора, сама себе командовала: «Поворот! Прямо! Через пятьдесят метров поверните направо, и упрётесь в боковой выход гостевого крыла, а там и ваши хоромы, дорогая ценьора…»

И надо ж такому случиться, что в это же время из боковой аллеи церемонно выплыла целая процессия разнаряженных дам во главе с Элианор Илларийской.

В пышных вечерних платьях. Хвала местным богам, хоть не в кринолинах… но, судя по неестественно муравьиным талиям — в корсетах. Это в жару-то, едва овеваемую ночной прохладой! В чулках и атласных туфельках на каблучках, в высоких перчатках, в шляпах, кажущихся громоздкими из-за обилия цветов, с тонким макияжем на лицах, утомлённых то ли жарой, то ли официозом а может, и обильным сплетнеизвержением… В общем, жуткое зрелище.

И тут — она, Варвара. Безродная, так сказать, простушка-землянка. Полногрудая пышная нимфа в легчайшем «дышащем» цветастом сарафане, возмутительно оголяющем ноги почти до середины икр… голых икр, о Небеса! И сверкающая на весь парк голыми ступнями, потому что босоножки эта порочная дама тащит в руках, вместе с какой-то папкой и громоздким продолговатым предметом, хотя у настоящей ценьоры и благородной дамы для этого есть слуги. А на голове у неё…

О, времена! О, нравы!

Не осознавая глубины своего падения, Варя миновала группу окаменевших дам и, не сдержавшись, помахала ручкой.

— Прекрасная ночь, дорогие ценьоры и ценьориты! И прекрасное время для прогулок и серенад. Мне только что посвятили одну, и это просто чудо какое-то!

Она засмеялась от удовольствия и завернула, как и собиралась, направо, к гостевому крылу, оставив позади скульптурную группу, олицетворяющую Добродетель, Оскорблённую в Лучших Чувствах.

— Бесстыдница… — охнул кто-то за спиной королевы. Судя по всему — ценьора Присцилла.

— Босиком… нет, вы видели? — подхватил другой голос. — Все видели её лодыжки?

— Да она специально их оголила, чтобы выставить напоказ свою побрякушку! Плебейка, ничего не смыслящая в драгоценностях, напялила подделку от…

— … от Фатурже, — язвительно перебил кто-то. — У моего мужа не хватило на эту якобы подделку денег, пришлось отлучить его от спальни на месяц!

— И платье, платье! Есть ли под ним ещё хоть что-то?

— Дамы, нам пора пересматривать правила вечернего этикета, вы не находите? Сколько можно париться в этакой духоте!

— Фу, Мариэлла, что за бесстыдство!

— Безнравственность!

— И без… она без… шля-апы… О, дамы… Святотатство!

— А что у неё сотворено на голове, вы видели? Просто уродство какое-то!

— Из-за этого уродства её и не узнать! Солидная дама — а выглядит как какая-то девчонка…

— Замолчите!

Суровый голос Её Величества, хранившей напряжённое молчание всё это время, прервал болтушек.

Взгляд Элианор был тяжёл и смурен.

— Возмутительно, — сказала она тихо. — Попирание устоев. Нарушение субординации… Я этого так не оставлю.