Булочник и Весна

В тот же день я позвонил Илье – поздравить с Рождеством и узнать на всякий случай, не может ли его каким-нибудь образом обрадовать перспектива вернуться в храм. Не для Пажкова, конечно, а для себя, или, если так ему привычней, «для Бога».

Номер Ильи был заблокирован, но я оказался запаслив и, порывшись в мобильнике, нашёл телефон его сестры Оли, добытый мной ещё в прошлое Крещение.

На мои приветствия Илья ответил невнятно. Его голос в трубке был тих и заснежен. Он словно думал параллельно о чём-то ещё. Я попробовал его расспросить о планах, что с работой? Рисует ли он? Всё без толку.

– Чёрт тебя подери, Илья! – взорвался я. – Проснись! Говори толком! Что там у вас стряслось?

Мой вопль подействовал. Кое-как собравшись с мыслями, он доложил обстановку. Оказывается, им с Олей предстояло срочно везти маму в Москву на консультацию. Кардиологи в местной больнице сказали, что ждать нельзя, надо делать операцию. Только лучше бы в хорошем месте, поскольку случай сложный. Нужны квоты, нужно как-то во всём этом разобраться…

Я выслушал его и сказал первое, что пришло в голову. Пусть предупредит заранее, когда мне за ними заехать. Не на перекладных же они попрутся!

– Ты представляешь, – сразу ожил Илья, – а мы вот как раз сейчас с Олей думали – кого просить? И вот ты звонишь! Чудесны Божьи дела!

76 Пажков угощает

Сожалея о волнениях Ильи, я всё же был рад, что сейчас ему не до пажковских прихотей. Пусть уж лучше сидит себе в Горенках – будет целее. Тем временем моя собственная жизнь в деревне приобрела очертания прощания. Возвращаясь с работы, я всякий раз задерживал перед поворотом вдох – что увижу, подъехав к холму? Но всё по-прежнему открывались мне робкий изгиб опушки, мирный снег и сноп закатного света над еловым «монастырьком» – три ёлки-луковки и одна, повыше и похудей – «колокольня». И встречался по-прежнему Коля, которому, конечно, было трудней, чем мне. Отрешённый и вечный, шатался он по деревне. Какая-то тонкая пластинка зримо дрожала в нём. Трепет передавался волосам, рукам, голосу. Старовесенняя даль, прощаясь, играла на нём, как на гуслях.