Бумага и огонь

– Разница лишь в том, что им позволено порой покидать Железную башню, – сказала она. – Скрыватели же имеют право уйти только под строжайшим надзором.

– А что насчет тех, которые управляют телепортационными залами?

– Наша самая низшая каста, – пояснила она. – Они самые наименее одаренные, способны лишь оперировать теми сценариями, которые уже написаны, и наполнять их квинтэссенцией, чтобы те работали.

Джесс подумал, что здесь, вероятно, своего рода странное облегчение – оказаться бездарностью. Тогда можно получить возможность дышать воздухом снаружи, видеть мир, пусть и совсем чуть-чуть.

– Чертовы счастливчики, – сказал он, и Морган одобрительно на него посмотрела. Всего на мгновение, однако Джесс тут же почувствовал себя менее сердитым. Он уже совсем не злился, понял он, и отчасти потому, что все яснее и яснее понимал, что ничто из этого не имеет отношения к выбору, который сделала Морган. Она не выбирала родиться с талантом. На самом-то деле как раз наоборот, она делала все, что возможно, чтобы не оказаться в этом месте изначально. Она никогда не хотела стать скрывательницей.

«Или иметь детей», – подумал Джесс до того, как успел остановить себя. Роза, со своим сияющим от самодовольства лицом и колкими комментариями, давала четко понять, как издеваются тут над Морган.

– Морган, – тихо окликнул ее Джесс, – кто такая Сибилла?

Морган замерла, так и не взяв стакан воды, к которому тянулась, но затем все же взяла его, сделала несколько глотков и поставила стакан обратно, а потом наконец ответила:

– Подруга.

– Она болеет?

Морган ничего не ответила, однако неожиданно ответил Вульф. Он выглядел сердитым.

– Не болеет, – сказал он. – Отстать, Брайтвелл.

Снова воцарилась неуютная тишина, которую прервал Томас, попытавшись всех приободрить разговором.

– Вы уже знакомы с Железной башней? – спросил Томас у Вульфа. – Вы ведь здесь раньше жили. Какими удивительными изобретениями здесь пользуются, я был бы не прочь узнать о…

– Моя мать решила, что у меня нет выдающегося таланта для скрывателя, когда мне исполнилось пять лет, – прервал его профессор Вульф. – Когда же мне исполнилось десять, меня отдали в библиотечный приют, где я и учился. Я никогда сюда не возвращался. Так что я мало что знаю о местных изобретениях, Томас.

– Большие периоды между встречами с матерью, – заметил капитан Санти. Он внимательно наблюдал за Вульфом, позабыв о бокале с вином в своих руках.

– Недостаточно много. Я виделся с ней в тот день, когда меня отпустили из тюрьмы под базиликой, – ответил Вульф. – Она телепортировала меня домой. К тебе. И ушла до того, как ты меня нашел.

За столом воцарилась тишина. Санти раскрыл было рот, чтобы что-то сказать, однако потом снова закрыл, будто бы не мог решить, что спросить или сказать. Наконец он начал пить вино. Вульф сделал то же самое.

Настроение у всех только ухудшилось, и стало лишь хуже, когда к ним внезапно подошел Григорий, который улыбался, словно пришел к своим давнишним друзьям.

– Скрывательница Холт, – произнес он, – необходимо ваше присутствие. Доминик скучал во время вашего отсутствия. Пожалуйста, пройдемте со мной.

Доминик, осознал Джесс, должно быть, вон тот рыжеволосый юноша, который остановился в нескольких шагах от них. Он был невысоким, компактным, усеян веснушками… и выглядел жалким. Джесс приготовился его ненавидеть, однако, увидев, как тот избегает даже смотреть в сторону Морган, внезапно понял, что мальчишке тоже никто не давал права выбора.

Просто очередная обязанность.

Джесс уже поднимался на ноги, чтобы сотворить какую-нибудь глупость и кого-нибудь ударить – Григория, раз уж не Доминика, – когда Вульф поднялся быстрее, повернулся лицом к Григорию и сказал:

– Я-то надеялся, что ты выучишь манеры и правила приличия к столь почтительному возрасту, однако ты все такой же ужасный, каким и был в детстве. Она с вами до конца своих дней. Неужели этого недостаточно?

Григорий выпрямил спину, посмотрев на профессора Вульфа, и Джесс осознал, что эти двое по-настоящему друг друга не любят. Возможно, даже ненавидят. Несмотря на все забавные комментарии Григория, его вряд ли можно было назвать дружелюбным. И нечто темное скрывалось за его улыбкой – скорее даже усмешкой. Нечто неприятное и надменное.

– Ты всегда нравился Керии, – сказал Вульфу Григорий. – Ее маленький драгоценный мальчишка, рожденный разочарованием. Она боролась за то, чтобы оставить тебя рядом, даже когда ты уже был слишком взрослым и должен был быть выгнан прочь, а когда тебя наконец выставили, она все равно не смогла о тебе забыть. Она отдала тебе столько любви, а ты даже не можешь сказать ей несколько добрых слов.

– Она не обращается ко мне за добрыми словами. Для этого у нее есть ты. Ты всегда был отличным политиком. А еще хищником.

Улыбка Григория застыла, а потом исчезла, и его губы сложились в тонкую линию.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего, – сказал Вульф. – Помимо того, что ты чрезвычайно наслаждаешься работой, которую выполняешь.

– И что, по-твоему, я делаю?

– Играешь в Бога с жизнями других детей.