Бумажный лебедь

– Ты же знаешь, я совсем не об этом! Я могла бы всю жизнь прожить здесь, с тобой. Меня пугает неизвестность. Я не знаю, что будет с нами дальше. Волнуюсь за тебя. А если нас найдут? Думаю, нам нужно кому-нибудь открыться – человеку со связями и влиянием, – чтобы он помог найти выход.

– То есть нужно позвонить твоему отцу? Сдаться на его милость? Точнее, сдамся я, а ты за меня вступишься? Попросишь обойтись со мной помягче – ведь он не откажет любимой дочке?

– Я совсем не это имела в…

– Именно это, Скай! Я знал, на что иду, когда заталкивал тебя в багажник. Тогда мне было нечего терять. Теперь – есть. У меня есть ты, и я никому не позволю тебя отнять! Конечно, если ты сама хочешь остаться. Не думай, что мы будем жить мирно все втроем: ты, я и твой отец. Ты должна выбрать: я или он.

– Это нечестно, Дамиан.

– Нечестно? А сама ты поступила честно? Я тебя отталкивал, снова и снова, ты не сдавалась. Ты разрушила мою оборону. Я люблю тебя, Скай. И я абсолютно голый и беззащитный в этой любви. Вся эта ситуация рвет меня на части, потому что я знаю, как тебе тяжело. Но я не могу отнестись к твоему отцу иначе. Я ненавидел его раньше и по-прежнему ненавижу. Попомни мои слова: я добьюсь от него расплаты.

У меня гудела голова, болело сердце. Вендетта преградила мне путь, словно клыкастое чудовище, готовое разорвать в клочки все хорошее и настоящее, что у меня было. Этот монстр пожирал меня живьем, оставляя лишь мертвенную пустоту.

– Хочешь наказать виновного? Тогда стреляй! – Я схватила револьвер и направила на себя. – Это я виновата! Я тогда ворвалась в столовую! МамаЛу пришла туда из-за меня! Так что стреляй, Дамиан. – Моя грудь вздымалась и опадала. – Давай наконец утолим твою жажду мести. Раз и навсегда. Стреляй! А когда убьешь меня, убей и себя тоже. Потому что в тот день я искала тебя! Я знала, что ты спрятался в шкафу.

Мы смотрели друг другу в глаза. Казалось, я слышу, как мысли роятся у Дамиана в голове. Я так хотела обнять его, вытащить из пучины, однако понимала, что распутать сети под силу лишь ему самому. Но и бездействовать я не могла.

Я опустила револьвер и положила его на столик – рядом с запиской в виде жирафа.

– Выбирай, – я указала на оба предмета по очереди. – Либо любовь, либо ненависть. Вместе они жить не могут.

Дамиан пристально смотрел на столик.

– Завтра утром я увижу, что ты здесь оставил, и пойму, едем мы в Паса-дель-Мар или нет. И что бы ты ни выбрал, знай: я всегда буду любить тебя. Всегда.

Его взгляд пронзил меня в самое сердце.

– Я же говорил, что только разочарую тебя.

– А еще ты говорил, что любовь не умирает. – Я обняла его, а затем ушла, оставив его на диване, с которого так и не отстирались пятна крови.

Я знала, что этой ночью ни один из нас не сомкнет глаз. Я поняла окончательно и бесповоротно, что в жизни нет ничего честного. Жизнь несправедлива сама по себе.

Глава 25

Я открыла глаза. Рассвело. Дамиан так и не пришел в спальню. Наступил день поездки к МамаЛу, и на журнальном столике меня дожидался ответ на вопрос, заданный ночью. Я снова зарылась в простыни, сомневаясь, хочу ли я знать.

Две ярко-желтые бабочки порхали под бледным утренним солнцем. Порой в комнату ненадолго залетали птицы, порой заползали гекконы и такие жуки, при виде которых я раньше визжала бы как полоумная. С Дамианом я изменилась, поменялся и он. Мы походили на ракушки, которые когда-то собирали для МамаЛу: настолько истонченные, что видели друг друга насквозь. И что бы ни ожидало на столике, я знала: мы навсегда останемся радужными осколками света, кусочками времени и пространства вдали от всего мира.

На кухне я налила себе кофе. Было так непривычно бродить на цыпочках по дому, избегая смотреть на то единственное, что жаждало моего внимания. Я включила плеер. Заиграла песня «Roads» группы «Portishead». Такая холодная, чужая и прекрасная, что по спине побежали мурашки. Я с опаской зашла в гостиную. Вначале я оглядела стены, потолочный вентилятор, вмятину на диване, где ночью сидел Дамиан, и наконец, когда больше смотреть было некуда, взглянула на журнальный столик.

Раз, два, три, четыре, пять…

Я уже собиралась расплакаться, однако Дамиан избавил меня от горьких слез отчаяния. На стеклянной столешнице крепко стоял на четырех ножках бумажный жираф. А револьвер покоился в шкафу рядом с потрепанными книгами и безделушками, словно давно забытый сувенир.

Я поставила чашку на столик и взяла бумажную фигурку. Насколько же она была больше, чем место, которое занимала, насколько тяжелее собственной массы. Я понимала, чего стоило Дамиану усмирить своих демонов, и все-таки он это сделал. Ради меня.

В музыку вклинился тихий стрекот. Я решила, что начинается новый трек, но звук становился громче. Он доносился снаружи, ближе и ближе, пока наконец я его не узнала. Трескучий, оглушительный гул лопастей.

Вот черт!