Бумажный зверинец

Тянь смотрел на толпу. В глазах некоторых он видел жалость, в других – страх, в третьих, как в глазах дальнего родственника Ли Сяои, – радость от того, что этот хулиган сунгунь наконец-то получает по заслугам. Но больше всего было ожидания. Ведь эта казнь, этот ужас служили людям развлечением.

– У тебя последний шанс, – сказал Кровавая капля. – Признаешься во всем честно, и мы просто перережем тебе горло. Иначе ближайшие несколько часов наполнят тебя невыразимым восторгом.

Шепот прокатился по толпе. Некоторые захихикали. Тянь увидел жажду крови в глазах некоторых людей.

Вы стали по-рабски покорным народом, – подумал он. – Вы забыли прошлое и стали кроткими заложниками Императора. Вы научились радоваться его варварству, считать, что живете в Золотой век, не пожелав даже заглянуть под позолоченную поверхность Империи и посмотреть на ее прогнивший, окровавленный фундамент. Вы осквернили саму память тех, кто умер, чтобы вы были свободными.

Его сердце было наполнено отчаянием.

Я вынес все это и теперь отдаю свою жизнь ни за что?

Некоторые дети в толпе начали петь:

Так втроем они жрали блины,
Как собаки овец.
Если блины сильно медлили
То до смерти пили.

Женьшень свисал на веревках,

Как жемчуг в ожерельях.

Выражение на лице Кровавой капли не изменилось. Он не услышал ничего, кроме пустой детской бессмыслицы. Да, дети будут передавать эту песню из уст в уста, не подвергая себя опасности. Но Тянь также подумал, сможет ли кто-нибудь разглядеть что-то еще за этой бессмыслицей? Может, он спрятал правду слишком глубоко?

– Будешь упрямиться до последнего? – Кровавая капля повернулся к палачу, который бруском точил ножи. – Сделай так, чтобы он мучился как можно дольше.

Что я наделал? – подумал Тянь. – Они смеются над тем, как я умираю, над тем, как я выставил себя дураком. Я не добился ничего, борясь за безнадежное дело.

Это совсем не так, – сказал Царь Обезьян. – Ли Сяоцзин сейчас в Японии, в полной безопасности, а детская песенка будет лететь над землей, пока дети всей страны в каждом округе и в каждой провинции не начнут ее петь. Когда-нибудь, не сейчас, возможно, даже не через сто лет, но когда-нибудь книга непременно вернется из Японии или же ученый муж увидит наконец слова, замаскированные в твоей песне, как господин Эрлан все-таки разгадал мою маскировку. А затем искра правды раззожет огонь в твоей стране, и люди выйдут из своего оцепенения. Ты сохранил память о мужчинах и женщинах Янчжоу.

Палач начал с длинного медленного надреза вдоль бедер Тяня, снимая с ножа кусочки плоти. Вопль Тяня походил на вопль раненого зверя: грубый, жалкий, сбивчивый.

Совсем не герой, так ведь? – подумал Тянь. – Как бы я хотел быть по-настоящему храбрым.

Ты просто обычный человек, которому была дана возможность совершить выдающийся поступок, – сказал Царь Обезьян. – Ты жалеешь о своем выборе?

Нет, – подумал Тянь. Боль приводила его в исступление, и разум начинал тускнеть, поэтому он решительно замотал головой. – Совсем нет.

Тут уж ты не можешь требовать чего-то большего, – сказал Царь Обезьян. И он склонился перед Тянем Хао Ли, но не так, как пресмыкаются перед Императором, а так, как можно кланяться только великому герою.

* * *

Заметки автора.

Дополнительные сведения о профессии сунши (или сунгунь) можно получить у автора. Некоторые деяния Тяня Хао Ли основаны на преданиях о великом судебных дел мастере Се Фанцзуне, собранных составителем антологии Бин Хэном в сборнике «Чжунго да чжуанши» («Великие мастера судебных дел в Китае»), опубликованном в 1922 г.