«…Сердечно Вас благодарю за добрые слова. Действительно мои похороны (юбилей ведь всегда похороны) назначены на 7 ноября. Об этом я получил письма от “Нового Русского Слова” и от С. А. Водова352
. А я не только не думал о чествовании, но и дату отказался сообщить, – они ее узнали не от меня, а верно из какого-нибудь словаря. Цвибак мне сообщил, что она им известна и что они готовят “специальный номер” и публичное собрание трех организаций!!! А Водов хотел устроить в Париже банкет, со всем, что полагается!!! Я обоим ответил одно и то же: приятным статьям буду искренне рад (что же врать: все писатели рады приятным статьям), но самым решительным образом возражаю против вечера или банкета или обеда.И тот, и другой тогда твердо обещали таковых не устраивать. А статьи будут, – слышал, что принимаются редакциями».
По-видимому уже тогда Алданов предчувствовал, что конец его близок. В письме по случаю наступающего Нового года от
«…Новый год, по крайней мере в теории, признается радостным днем, – люди ведь и шампанское пьют, – естественно и поздравлять. Напротив, большое у меня сомнение в том, нужно ли и можно ли писать письма в дни траурных годовщин».
Алданова по-прежнему беспокоил вопрос «Бунинского архива», в первую очередь судьба написанных им Бунину писем. Вера Николаевна, заверяла его, что не собирается отсылать их в Россию и наводит справки о возможности передачи этих документов в Эдинбургский университет (Шотландия).
Алданова такой вариант вполне устраивал. В своем последнем письме от
«…Таким образом всё в порядке…<…> Уверен, что Вы меня переживете, но моих писем и тогда ни в коем случае большевикам не отдадите. Кстати, сохранились ли они у Вас? Ведь их было верно до тысячи, если не больше: считая за многие годы по одному письму дней в восемьдесят. Очень хотелось бы их перечесть, ведь вся моя жизнь в эмиграции прошла с Вами и с покойным Иваном Алексеевичем. Если сохранились, попрошу Вас дать их мне в Париже».
В этом же письме Алданов пишет и о своем последнем романе:
«…Спасибо за то, что Вы говорите о “Самоубийстве”. Роман печатается без авторской корректуры. <…> Вы и не ждите в романе Марии Федоровны <Андреевой353
>. Я и Горького не вывожу, только упоминаю о нем. А интимные дела Андреевой, его и Морозова, конечно, меня и никого не касаются, я и в мыслях не имел их изображать. Я ее знал. Да, была красивая женщина. Я раз обедал с ней в Петербурге у Горького, в 1918 году, когда он был крайним врагом большевиков. Вы, впрочем, не говорите, что ждете в романе появления Марии Федоровны. Но другие мне пишут, что ждут. И спрашивают с кого писаны Джамбул, Люда, Ласточкины, Тонышевы и другие!!! Разумеется ни с кого. Когда появляется действительно существовавшее, хотя бы и неисторическое лицо, я его обозначаю настоящим именем, как, например, Савву Морозова».Немногим больше, чем на 3 года пережил Марк Алданов своего друга Ивана Бунина. Он скоропостижно скончался 25 февраля 1957 года в Ницце, где и был похоронен на кладбище Кокад.
Вдовы писателей, жившие первое время в разных городах – Бунина в Париже, Алданова в Ницце – продолжали изредка переписываться:
«Дорогая Вера Николаевна.
Спасибо за письмо и за память. Все мы знаем, что это такое. За этот год прибавилось нашего полку354
. Надежда Михайловна355 мне раз написала. Все-таки у нее Леночка, внуки. Я здесь совсем одна, со своими старухами356, с кот<орыми> много хлопот. Зайцевы мне тоже написали, бедная Вера Алексеевна < будучи парализованной – М.У.> левой рукой. Я даже ни о чем их не спрашиваю. Ведь поправиться она не может?Читала, что Вы окончили и сдали Вашу книгу357
. Вот молодец! Как Вам живется? Как здоровье? Еще раз спасибо, всего хорошего Вам и Л<еониду> Ф<едоровичу>.Ваша Т. Алданова».
«Дорогая Вера Николаевна.
Сердечное Вам спасибо. Я очень тронута, что Вы не забываете меня. Как Вы себя чувствуете? И по каким признакам решили делать анализ крови? Я тоже очень сдала. Так устала, что по утрам с трудом заставляю себя встать. Мне действительно живется трудно. Вижу только моих старух, кот<орые> требуют все больше ухода. А я ведь сама стара.