Бунт

Готовый к прыжку и борьбе, Рекс поводил носом и ушами во все стороны. Волк притаился где-то недалеко, ходил кругами; треск сухих стеблей и шорох задеваемых им камышей, напитанных ночной росой, были все ближе. Наконец в тишине раздалось короткое лающее ворчание. Сука, сделав пару бешеных прыжков и неожиданно развернувшись, забилась в самый темный угол избушки. Рекс бросился огромными скачками навстречу врагу. Волк удрал, и все успокоилось. Но на следующую ночь, когда луна взошла над лесами и заиграла искрами на мертвых черных водах, из ольховых зарослей послышалась любовная песнь волка. Песнь была полна таких страстных рыданий и пронизана такой тоской и призывностью, что легавая, несмотря на тревогу, как будто инстинктивно кинулась к нему.

И тогда голос пса, как зловещий рокот, загрохотал в ночной тиши.

– Чего хочешь, крысоед? Помнишь, как я твоему отцу лапы переломал?

Тревога объяла болота, когда, подобный грому, раздался второй голос:

– Пожиратель помоев! Лизатель кастрюль, слушай, что говорит свободный господин!

– Смердящий помет паршивой матери!

– Тебе только гусей сторожить и сносить удары от хозяина! Я еще повыпущу тебе кишки, так и знай!

– Девки прогнали тебя метлами с помойки, так ты сюда явился, дохлятина!

– Ты, кожаный мешок, я ни одной твоей косточки целехонькой не оставлю!

– Я оттащу твой труп на навозную кучу, пусть тебя там вороны расклюют.

– Молчи, лакей, сорвавшийся с цепи! Молчи, когда говорит свободный!

Легавая вернулась и, будто окаменев на месте, с задранной головой, поднятой лапой, полная дрожи, опасений и наслаждения, ожидала конца этой песни, которая, словно буря, неслась в ночной тиши так, что все вокруг умолкло и попряталось в самых тайных убежищах. Даже ветер притих, встала вода, а наклонившиеся деревья и тростники, казалось, прислушивались к этому воющему урагану ненависти.

– Живодеры выделают твою шкуру, чтобы мне было на чем лежать! Иди ближе, трусливый баран, ближе, я тебе клыками ребра пересчитаю! Ближе! – выл Рекс с презрением.

– Ублюдок! Я еще отпраздную свадьбу с твоей сукой, а ты, пес, на ней споешь!

– Я жду тебя, дохлая падаль! Смерть тебе пропою! Смерть! – завыл Рекс и мощными прыжками достиг зарослей, в которых мелькали зеленоватые зловещие глаза. Пес и волк бросились друг на друга и сплелись в смертельной схватке. Они метались по земле клубком страшных воплей, хрипов, борьбы и жестокой ненависти. Более рослый, хотя и не настолько сильный и опытный в драках, Рекс схватил волка и, придушив его, яростно бил им о землю. Волк, последним усилием вырвавшись из лап смерти, понесся прочь с безумным воем.

Борьба длилась недолго, но Рекс, смертельно уставший, обагренный кровью, истерзанный когтями, рухнул на землю. Легавая, покорно скуля, зализывала его раны и, пока они не зажили, исправно приносила ему пойманных птиц. И несмотря на то что при воспоминании о побежденном ее охватывала дрожь неудовлетворенного желания, она верно и с безграничным послушанием служила победителю.

Все вновь стало по-старому, но оба они, вдохновленные триумфом, просто обезумели, все болота огласились неумолкающими стонами убиваемых без милосердия и необходимости. Рекс, упоенный победой, силой, страхом, который он пробуждал в окружающих, и обожанием суки, считал себя полноправным хозяином этих бескрайних трясин и распоясался до такой степени, что готовился бросить вызов людям.

Но произошло нечто совершенно непредвиденное.

Как-то ближе к вечеру, когда оба они спали в тени избушки, солнце уже садилось за лесом, а ветер приносил приятный холодок, стадо журавлей поднялось в воздух и, сделав несколько кругов, опустилось на землю недалеко от спящих.

Рекс открыл зоркие глаза, а легавая ощерилась.

Огромная дрожащая тень на минуту заслонила солнце, и туча аистов бесшумно опустилась рядом с журавлями. Затем спустились, кружась, хохлатые цапли. За ними длинными полосами потянулись дикие гуси. Крачки камнем рухнули вниз. А за ними летели бесчисленные стаи мелких птиц. Как будто все, у кого есть крылья, собрались вместе, покрыв окружающие луга, тростники и деревья пернатой волной дрожащих, взбудораженных крыльев.

Псы сорвались с места и, лая, начали грозно наступать.

Зашумел вихрь лопочущих крыльев, тысячи острых, словно пики, клювов повисли над ними, как будто шипение тысяч змей пронзило воздух, и псы завыли в смертельной тревоге, не зная, куда бежать, ибо эти фаланги двинулись на них одновременно и со страшным спокойствием.

Огромные серые журавли, покачивающиеся на своих будто отлитых из позолоченной стали ногах, шли первыми, кивая походящими на булавы головами.

Словно облаченные в траурные черно-белые одежды, аисты заходили сбоку целой толпой, угрожая страшными дротиками клювов.