Бунт

Рекс и сам в этом убедился, ища пристанища: везде он встречал лишь занесенные над своей головой рога и копыта. Встревоженные хлева и конюшни не принимали его, ревя во весь голос. От усталости и голода он прокрадывался в свинарник и доедал объедки из тамошнего корыта. Свиньи его выдали, а эконом как-то ночью устроил на него облаву, из которой ему лишь чудом удалось выйти здоровым и невредимым. Тогда, охваченный безумным ужасом, Рекс убежал в лес. Под страхом смерти он был вынужден покинуть давнишнее обиталище своего рода и прятаться в непроходимых пущах. Когда-то, со своим хозяином, он бегал по ним с живым интересом, но сейчас, оказавшись в полутьме, лишь изредка пронизываемой светом, пес встал пораженный. А когда качающиеся великаны зашумели над ним свои таинственные мелодии и беспокойная тишина окутала его со всех сторон, в налитых кровью песьих глазах отразилась тревога, а из глубины сердца вырвался протяжный стон отчаяния.

Долгое время он лежал, съежившись, в зарослях, пока не отважился углубиться в лес. Ему показались страшными одиночество и тишина. Ведь он всегда жил среди других! Знал всю усадьбу, деревню и двор; знал людей и животных, знал поля и небо; знал дни и ночи, врагов и друзей; знал ход жизни, законы и нравы – а здесь он почувствовал себя выброшенным в мир, которого не понимал, в мир чужой, неизвестный и какой-то страшный.

Но страх смерти победил жажду возвращения, так что пес стал бесцельно слоняться, время от времени изнемогая от голода. Поначалу охота не шла: притупленный нюх подводил его и зрение не отличалось остротой. Он не умел нанести в прыжке точный удар. Был не способен пойти на хитрость. Не знал ни лесных нравов, ни лесных законов. Бегал за всеми как молодой глупый легавый пес. Не мог ни выслеживать, ни терпеливо, часами, ползти за жертвой. Выдавал себя лаем. Бродил по лесам, как теленок по пустому хлеву. Лаял на белок, кидающихся в него шишками. Гонялся за корольками, так что совы смеялись в своих дуплах, а вся пуща следила за ним с беспокойством, ибо пес пугал, вызывал тревогу и убивал все, что попадало ему в когти. За ним наблюдали тысячи глаз, притаившихся в чаще, на верхушках деревьев и под высоким небом.

– Это всего лишь пес, глупый домашний пес! Не бойтесь его, – ухали порой филины.

– От него несет дымом и падалью, – каркали вороны, не теряя его из виду, и, словно эхо этих слов, раздавалось какое-то гавкающее хихиканье.

– Дворовый разбойник! Разбойник! Куроед! Бандит!

– Жрет нам в убыток! – возмущались волки, следившие за ним издалека.

– Прочь отсюда! Прочь отсюда! – визжала старая сорока, жившая некогда у людей и вдруг припомнившая выученные в ту пору слова.

Пес яростно залаял на нее и принялся прыгать, пытаясь достать до ветки, на которой сидела птица.

– Дурак! Дурак! Дурак! – заносилась криком сорока, хлопая от радости крыльями.

Он убегал в чащу, но вслед ему все еще летели вопли, угрозы и враждебные визги. Ему опротивела тяжелая одинокая жизнь. А в довершение ко всему пса путали эти непроходимые леса. Он терялся в них. Его отпугивали заросшие болота, полные змеиных нор, и дикие заросли, в которых вечно слышалось какое-то зловещее бормотание, хриплое сопение и звуки тяжелых шагов. Он был сыт по горло тяжелой нуждой и страхами. Рекс чувствовал, что смерть постоянно кружит над ним. Она лишь ожидала подходящего случая, так что спал он только днем на открытых полянах, и все равно его пугали тени пролетающих птиц. А потому как добыть что-либо на охоте было ему все труднее и от голода пес терял остатки разума, то как-то раз средь бела дня он утащил из кабаньего стада крупного поросенка. Рекс не успел закончить свое пиршество и, оставляя лучшие куски, был вынужден спасаться от разъяренных кабаних. В другой раз, почти потеряв сознание от голода, он, словно безумный, бросился на оленей на водопое. Потоптанный, он едва дотащился до избушки угольщиков, где несколько дней зализывал новые тяжелые раны. Избушка стояла на краю большой старой просеки, густо заросшей кустами малины, ежевики и черники, над которыми поднимались изящные стволы молодых деревьев. Оттуда доносился неумолкающий щебет и пение, а посередине блестело длинное озеро с берегами, заросшими тростником и камышом. Целыми днями был слышен плеск диких гусей и уток. Это было затерянное место, куда не ступала нога человека, но лесные обитатели знали о нем. Оно было будто священным: здесь у чистой глубокой воды на заходе и восходе солнца встречался весь народ пущи, чтобы в безопасности напиться и вдоволь накупаться. Вокруг, будто на посту, стояли вековые дубы и гордые сосны. Воздух благоухал медом и дрожал от жужжания пчел, которые устроили свои ульи в дуплах старых деревьев, да так, что из некоторых, обращенных на запад, вытекали струи золотистого, застывающего на воздухе меда. Над ними покачивались целые тучи насекомых, которые гибли в сладких и липких потоках, а по ним, будто по брусчатке, тянулись бесчисленные орды прожорливых красных муравьев.