Я надеялась увидеть гигантскую лампочку или нишу, где может спрятаться человек и изображать Аннабелль, но за занавесом только некрашеные доски и треснувшее окно.
Может, солнце занимало такое положение на небе, что светило прямо в это окно. Или кто-то стоял во дворе с зеркалом и держал его под нужным углом, чтобы…
Нет. Одних догадок мало. Мне нужно настоящее доказательство, неоспоримое.
– Лиза? – зовёт Джон, но я не обращаю внимания.
Я продолжаю поиски, начинаю суетиться и злиться. Если я ничего не найду, значит…
– Лиза, – снова говорит Джон. Он стоит у окна и смотрит во двор.
Я провожу пальцами по половицам на сцене, стараясь нащупать хоть что-то необычное.
– Смотри!
– Ну что?
– Там кто-то есть, – шепчет Джон.
– Мистер Спенсер?
Джон качает головой, а я хватаю камеру, сбегаю по ступенькам и прячу её под скамейкой, затем подхожу к окну.
Во дворе движется тень, та же, которую я видела накануне вечером в отражении на вазе, та же, которую я видела в этой комнате во время сеанса. Я-то решила, что устала, убедила себя, что мне померещилось, но если Джон тоже видит её, значит…
Вдруг появляются новые тени, выныривают из-под земли, и ветер завывает в окнах. Тени подбираются к залу собраний, держась подальше от лунного света.
Начинается дождь, и молния с грохотом прорезает небо.
Она ударяет в землю, и тут же золотистая сфера зависает в воздухе. На мгновение мне кажется, что я ослепла, – она такая яркая, что заслоняет собой весь мир.
– Джон! – кричу я.
Я не вижу его, но слышу его голос рядом.
– Я здесь.
В ушах гудит точно так же, как утром. Я сжимаю руками голову, только бы не потерять сознание, а из сияния тем временем льются новые тени, они проскальзывают сквозь окна, устремляясь к нам.
Вокруг меня роятся призрачные фигуры, бесформенные пятна в пронзительном свете. А в сиянии виднеется удивительная картина – будто сейчас солнечный день и долина усыпана деревьями. Я слышу пение.
Джон зовёт меня, и его голос кажется таким далёким, будто из другого мира. Передо мной вырастает женская фигура, но она слишком яркая, чтобы смотреть на неё.
Она поднимает руки и глядит на меня в упор. Вокруг неё струятся лучи света, размывая её очертания.
– Аннабелль? – спрашиваю я, но она не отвечает.
В ушах звенят слова, которые сказала мне Маргарет:
Нет. Это невозможно.
Из её уст доносится бархатистый голос, и его звучание окутывает меня, словно мягкое одеяло.
– Мы пришли за ним, – говорит она. – Ты должна отпустить его.
– Нет, – говорю я. – Не могу.
Женщина хмурится и обращается к теням.
– Сейчас же приведите его ко мне.
Сияние пульсирует, будто в ночной тьме прорубили проход, и множество фигур выходит из него, заполняя двор.
Происходит взрыв, дверь срывается с петель, и доски вокруг неё разлетаются в щепки. Всё погружается во мрак, надо мной бряцают металлические звёзды, трепеща на верёвках. Глаза потихоньку привыкают к темноте.
Ветер ревёт за окном, и дождь льёт как из ведра. Та капля чернил в небе, крошечная, которая появилась, когда мы пришли в зал собраний, расползлась, захватив всё небо.
Я оборачиваюсь, ищу Джона, стараюсь разглядеть его сквозь вспышки света, мерцающие перед глазами, и замечаю, как тени скользят, цепляясь за стены, затем отрываются от них и бросаются вперёд. Они окружают его, их тёмные конечности обвивают его руки.
– Джон! – кричу я не своим голосом, так громко, что меня могут услышать в доме, несмотря на грозу. Я бросаюсь к нему, больно ударяясь коленками о скамейки, готовая биться не на жизнь, а на смерть, лишь бы спасти его.
Тени тянут его по полу к сиянию, и я замахиваюсь на них кулаками, хватаю его за щиколотку, стараясь притянуть к себе.
Мне ничего не остаётся, кроме как держаться за него, но они слишком сильные. Я колочу их, но мои руки проходят сквозь них.
– Оставьте его в покое! – кричу я, и на мгновение они замирают и оборачиваются ко мне. В темноте я вижу их лица. Тусклые и зернистые, но точно человеческие, с впавшими белыми глазами и тёмными губами, словно негативы на фотопластинках. Они колышутся, как простыни на сушильной верёвке, развевающиеся на ветру, и вокруг них стоит смутное мерцание.
Джон не сопротивляется, но глаза у него широко раскрыты и будто умоляют меня спасти его.
Этим утром тени исчезли, как только Чарльз открыл дверь. Свет – противоположность тени, каждый фотограф это знает. Но мне нужен не любой свет, а
Ох, я совсем выжила из ума, раз допускаю такие мысли!
Я хватаю вспышку и насыпаю немного порошка в желобок. Одной рукой я поднимаю вспышку, другой навожу камеру на тени, даже не заботясь о том, чтобы сфокусировать изображение, и…
Вспышка загорается, и клубы дыма зависают над моей головой. Комнату озаряет яростный свет, более жёсткий, чем тёплый золотистый, струящийся во дворе.
На мгновение я вижу каждый угол зала, каждую скамейку, каждую доску и половицу. Тёмные силуэты распадаются на чёрные лоскутки и исчезают на моих глазах.