Бунтари не попадают в рай

Он терпеть не может свою работу и совершенно не скрывает этого. Оно и понятно: в кутузке время тянется невыносимо медленно не только для заключенных, но и для простых работяг. Я провел здесь всего неделю, а такое ощущение, будто постарел лет на десять. Морально измотался. Устал.

Вокруг сплошная мразота и безнадега. Камеры грязные и затхлые. А на засранные толчки вообще без слез не взглянешь. Но самое неприятное – это гнилое состояние депрессии, которое жрет тебя изнутри, подобно червю-паразиту. Трудно сохранять бодрость духа, когда знаешь, что лучшие годы твоей жизни пройдут на зоне.

Нет, вы не подумайте, я не в претензии. Это мой осознанный выбор. Просто тоска по былому грызет зверски. Прямо куски из меня выдирает. Закрываю глаза – и лицо матери вижу. Потом моргаю и бац – уже Стелла передо мной. Обнаженная, закутанная в одну лишь тонкую полупрозрачную простынь. Красивая до невозможности…

Этими воспоминаниями мне предстоит жить несколько ближайших лет. Поэтому я отношусь к ним чертовски бережно.

Под конвоем все того же жирного охранника молча бреду по провонявшему кислой баландой коридору и перебираю в голове возможные причины внезапного вызова начальства. Может, допросить дополнительно хотят? Или опять с местными правилами знакомить будут? Не очень бы, конечно, хотелось. У меня еще после первой «беседы» синяки не сошли.

Однако не один из тех вариантов, что я прокручивал в голове не сбывается.

– Подпиши, – басит начальник, едва я успеваю показаться на пороге его кабинета.

И прокатывает по столу какой листок бумаги.

– Что это? – с со смесью любопытства и страха скольжу глазами по напечатанным строкам.

– Много вопросов задаешь! – крякает он. – Подписывай, сказал!

Смысл прочитанных слов с трудом укладывается у меня в голове, и я, пробежавшись по ним еще раз, ошалело моргаю. Это что, дебильный прикол какой-то?

– Я не понял, – поднимаю ошарашенный взгляд на начальника. – В смысле «обвинения сняты»?

– В прямом! – он начинает злиться. – Че ты докапался, малец? Подписывай и шуруй отсюда! Свободен.

Свободен.

Это слово колокольным набатом стучит у меня в висках, но я по-прежнему отказываюсь понимать суть услышанного. Как это, блин, свободен? Я ж покаялся во всем! Кто за убийство урода Белянского отвечать-то будет?

Едва я успеваю об этом подумать, как обжигающая волна страха прокатывается по мне от макушки до пят. Сердце испуганно екает, а затем принимается долбиться об грудную клетку, как ошалелое, грозя вот-вот сделать из нее отбивную.

Неужели Стелла во всем призналась? Неужели сумела доказать свою вину?

Господи… Нет. Только не это.

Стоит мне представить свою любимую девочку в этом вонючем, тошнотворном обезьяннике, как какой-то невидимый крючок цепляет мое израненное нутро и тащит все это кровавое месиво наружу.

Ей здесь не место, черт подери! Не место.

Глотая кровавые сгустки, я отшатываюсь назад и твердо произношу:

– Я не буду ничего подписывать.

– Че ты сказал? – сипит начальник страшным голосом. – А ну быстро, подписал, говнюк малолетний! – я упрямо мотаю головой, а он переводит взгляд на застывшего в дверях охранника. – Нет, Семеныч, ты видал? Другие за такой шанс бы убили, а этот морду воротит! Ты его об стену, что ли, слишком сильно приложил?

– Не, – гундосит Семеныч. – Честное слово, Виталий Андреевич, и пальцем не трогал.

– Так, может, пора поддать немного? – шипит начальник. – Чтобы ручку быстрее в руку взял и крестик наконец нацарапал.

Спиной чувствую, что охранник двинулся ко мне, и интуитивно смещаюсь в сторону. Понятно дело, что рано или поздно поймает. Но пусть хоть попотеет.

– Да твою ж мать! – шумно выдыхает начальник и возводит глаза к небу. – Ты че какой тупой, Бестужев? Тебя на волю отпускают, дебил малолетний, а ты скачешь у меня по кабинету как горный козел! Совсем ополоумел?

– А почему обвинения-то снимают? – спрашиваю я, удерживая замершего охранника в поле зрения. – Какое обоснования?

– Как ты меня заманал, говнюк! – ворчит Виталий Андреевич, но к шкафу с документами все же направляется.

Извлекает оттуда какую-то папку и, бегло пролистав ее, выдает:

– Экспертиза показала, что Белянский погиб в результате пожара, причиной которого стала его халатность. Дело закрыто. Доволен, сосунок?

– Эм… Совсем закрыто? – не верю своим ушам.

Как это возможно? Что за чудеса еще такие?

– Нет, Семеныч, вшатай ему все-таки, – рычит начальник. – А то задрал с вопросами!

Охранник снова срывается ко мне, а я, резво подскочив к столу, поспешно выпаливаю:

– Все-все! Ручка в руках! Где подписывать?

– Вот тут в углу и снизу, – начальник тычет пальцем в листок, а позади раздается разочарованный вздох Семеныча.

Бедолаге так и не удалось почесать кулаки об мои ребра.

– Готово! – отзываюсь я, оставив автограф в нужных местах. – Свободен?

– Вали давай. Личные вещи тебе на проходной выдадут.

Все еще ощущая себя персонажем гребаной волшебной сказки, выхожу из мрачного, отсыревшего изолятора на залитую июньским солнцем улицу и блаженно скалюсь во все тридцать два.