Бунтари не попадают в рай

Глеб приближается к курящему на крыльце Игорю, а я семеню следом. Внутри меня борются противоречивые чувства: с одной стороны, я хочу, чтобы кто-то встал на мою защиту, приструнив зарвавшегося подонка, а с другой – жутко этого боюсь. Ведь если Глеб сейчас устроит разборки, начнется война, о последствиях которой можно только гадать.

Бестужев подлетает к отчиму почти вплотную и несколько мгновений что-то злобно шипит ему в лицо. Слов я не разберу, но, судя по интонациям, это угрозы. Какие-то нешуточные, видимо, потому что, пока Глеб говорит, физиономия Игоря искажается от бешенства. А в следующее мгновенье он замахивается и бьет парня кулаком в лицо с такой силой, что у того не остается ни единого шанса устоять на ногах.

Я испуганно охаю, когда Глеб откидывается назад и кубарем летит с крыльца на землю. Удар отчима был таким мощным, что я не удивлюсь, если Бестужев потерял сознанием и не встанет. А еще не удивлюсь, если Игорь подойдет и примется добивать лежачего парня, потому что у этого плешивого урода нет ни границ, не совести, ни морали! Для него абсолютно нормально поднять руку как на женщину, так и на человека, которые вдвое младше. Игорь – просто жалкое подобие мужчины, которое наделено силой, но совершенно обделено разумом. И что только в нем нашла моя бестолковая мать?

Однако, вопреки моим опасениям, Глеб все же поднимается на ноги. И, надо заметить, довольно быстро. Его лица я не вижу, но, кажется, парень дико зол – не проходит и секунды, как он делает рывок и с безудержной яростью набрасывается на Игоря, припечатывая его к стене. Наносит удар за ударом, пока отчим безуспешно пытается перехватить инициативу в свои руки.

Завязывается самая настоящая драка, от которой хлипкое крыльцо нашего потрепанного дома буквально ходит ходуном и, кажется, вот-вот развалится. Превосходство Игоря в массе и силе очевидно, но Глеб быстрый и верткий, поэтому его не так легко прижучить. Бестужев уже весь в крови, но и отчиму нехило досталось. Наверное, он впервые сцепился с тем, кто не побоялся дать ему отпор.

Я не знаю, чем бы кончился этот беспощадный мордобой, если бы на пороге не показалась моя мать, вероятно, встревоженная шумом. Она распахивает дверь и, увидев сцепившихся Игоря с Глебом, принимается истерично голосить во все горло. Что-то вроде: «Помогите! Моего мужа убивают!»

Нет, вы только посмотрите на эту предательницу! Когда этот подонок ее дочь по щекам лупит, она молчит! А когда ненаглядному Игорю в рожу прилетает, сразу голос прорезается! Руками машет, выпит… Вон, даже слезы на глазах проступили. Ради Игоря она, должно быть, и на амбразуру ляжет, ведь он ей так дорог. Не то, что я.

– Пошел вон отсюда, щенок! – Игорь хватает Глеба за шкирку и грубо вышвыривает его с крыльца. – Еще раз тебя здесь увижу – закопаю, понял? Гнида малолетняя!

– Гнида – это ты, – гневно цедит парень, отхаркивая кровь. – И за свои действия ответишь.

– Ты мне угрожать будешь, сопляк?

Отчим шагает вперед с явным желанием продолжить драку, но мать, испуганно всхлипывая, повисает у него на плече.

– Скоро ты убедишься, что это не просто угрозы, мразь, – негромко, но очень четко произносит Глеб.

А затем берет меня за руку и, не оборачиваясь, устремляется прочь.

* * *

– Ну как ты, Глеб? – спрашиваю я, когда мы удаляемся на приличное расстояние от моего дома.

Становлюсь напротив и с нежностью заглядываю в окровавленное лицо парня. Внутри меня бушует стихия: хочется повиснуть у Глеба на шее, стиснуть его в объятьях до хруста костей и бесконечно повторять пылкое «люблю». Вслух я этих слов еще не произносила, но про себя не раз об этом думала.

Бестужев – один из тех парней, в которых влюбляешься незаметно. Сначала вроде корчишь из себя гордую до небес, твердишь, что он тебя недостоин, а потом бац – и в один прекрасный момент понимаешь, что не можешь без него жить. Что без его незатейливых сообщений утро не будет добрым, а ночь не будет спокойной, если он не позвонит и не пожелает сладких снов.

А еще я с ума схожу от того, как он на меня смотрит. В его взгляде столько восхищения, столько нежности и обожания, что я начинаю ощущать себя не такой уж несчастной оборванкой. Во мне пробуждается давно уснувшая вера в то, что в жизни все необязательно должно быть плохо. Ведь может же брезжить свет в конце тоннеля, верно?

Так вот, Глеб и есть мой свет. Я клею им свои раны, как пластырем, и боль, с которой я уже привыкла жить, отступает. Он – моя панацея. Облегчает страдания одним лишь прикосновением грубоватых пальцев, одним лишь взглядом. Одним лишь тихим «ты мне так нужна», брошенным на выдохе в момент страсти.

Мне хочется расцеловать Глеба, но я ограничиваюсь лишь осторожным поглаживанием. Боюсь ненароком навредит парню, ведь на его лице вовсю цветут синяки и ссадины. А многострадальная скула и вовсе рассечена. Как бы зашивать не пришлось…

– Может, в травмпункт? – предлагаю я, подступая ближе. – Выглядишь фигово. Думаю, и чувствуешь себя не лучше.