Буратино. Правда и вымысел…

Но врал себе парень, ой, врал. Все мы врём себе время от времени. А стоит поманить нас тоненьким пальчиком с острым крашеным коготком, и бросаем мы свои дорогие папироски, и выскакиваем из своих колясок, и дверцы открываем, и пятен никаких не видим ни на платьях, ни на репутации этих кареглазых существ. И пошёл Буратино в магазин. И попал туда вовремя, так как приказчики и продавцы рассыпались в любезностях перед прекрасными дамами и на Пиноккио даже внимания не обратили. Смотри, пацан, что, где плохо лежит, да как замки открываются. Так нет, он один раз на замок глянет, два раза на девочку, один раз на товары и опять же на неё. А та даже взглядом не одарит, изредка только скосит свой карий глазок, чтобы узнать, таращится на неё босяк или ушёл. И видя, что ещё таращится, улыбнётся сама себе, вся из себя гордая и неприступная.

И пошёл Буратино домой весь грустный, штаны сзади мешком висят до самых коленок, голову вниз опустил, только ботинки и видит. Пришёл, сел на кровать. Сверчок его увидел, даже перепугался:

— Что с тобой, тебя заметили или боишься? — гадал он.

— Не заметили, всё прошло хорошо, — грустно произнёс Буратино, — только пусть сторож лучше убьёт меня из берданки, ибо паскудна мне жизнь эта.

— Бог же мой, — у Сверчка даже лапы опустились, — неужели влюбился?

— Что за глупости вы говорите, синьор Говорящий Сверчок. Какая там ещё любовь, один дым плотских страстей и прочие глупости. А женщин я, так вовсе, презираю, — цинично заметил Пиноккио, падая лицом в подушку.

— Ох, не вовремя, ох, не вовремя, — причитал Говорящий Сверчок, — может, сухарик хочешь? У меня под комодом есть.

— Не хочу я сухарика.

— А что ты хочешь?

— Умереть.

— Куда тебе, дурню, умирать, если тебе от роду и двух недель нет.

— Зачем мне эта жизнь, нету в ней радости, одна пакость всякая.

— Ладно, не убивайся ты. По первости завсегда так: весьма болезненно. Ты лучше расскажи, как всё было: кто на кого смотрел и кто что говорил?

— Она выходила из коляски, такая красивая, такая красивая…

— Подробности можешь опустить.

— И говорит своей мамаше: «Глядите, маман, как на меня тот босяк таращится». А голосок у неё, чисто колокольчик серебряный.

— Понятно, — сказал Говорящий Сверчок, — это всё?

— Нет, не всё. Я пошёл за ними в магазин, а она на меня раз покосилась, другой раз покосилась и давай нос задирать, как будто в упор меня не видит. И улыбается, а улыбка у неё, синьор Говорящий Сверчок, не улыбка, а цветущий сад. Я такой улыбки…

— Да подожди ты со своей улыбкой дурацкой…

— Она у неё не дурацкая, а такая благородная…

— Да понял я, понял. Дай мне сказать хоть слово.

— Говорите, синьор Говорящий Сверчок. Только мне теперь ни до чего нет дела, так как я обречён умереть от неразделённой любви.

— Ну, понёс, ну, понёс. Что ты раньше времени разнылся, как баба. Она что, тебе отказала что ли?

— Нет, но она назвала меня босяком.

— А ты что, принц датский что ли? Ты давно на себя в зеркало глядел?

— Мне теперь зеркала ни к чему. Мой путь ведёт в могилу, — Буратино даже всхлипнул от жалости к самому себе.

— Ну что ж, тогда в добрый путь, — цинично попрощался Говорящий Сверчок, — а я почему-то думал по недомыслию, что ты хочешь завладеть её сердцем и всеми прилагающимися к нему органами.

— А что, это возможно? — оживился мальчик.

— Лёжа в кровати и обливаясь слезами — нет.

— А что нужно, чтобы покорить сердце женщины?

— Деньги, разнообразные аксессуары типа костюмчика, манер, французских словечек и знания эрогенных зон.

— Вот видите, синьор Говорящий Сверчок, у меня нет ни единого шанса. Денег у меня нет, из костюмчика — одни штаны, с пугала снятые, из всех французских слов я знаю только крем-брюле, а где находятся эти самые эрогенные зоны, мне и вовсе не угадать, — расстроился Пиноккио.

— Запомни, дурень, Главное — это деньги. И они у тебя будут, если сделаешь всё, как надо. Будут деньги — будет костюмчик. Французским словам я тебя научу. А насчёт эрогенных зон не переживай, потренируемся на соседском коте.

— Но как же на коте, он же мужского пола? — удивился мальчик.

— Вот дались тебе эти зоны. По большому счёту, настоящему мужчине надо знать только одну эрогенную зону, и у всех женщин она находится в одном и том же месте.

— Вы в этом уверены? — почему-то не поверил Буратино.

— Запомни, балда. Если у женщины в нижней области таза нет её эрогенной зоны, то это не женщина вообще.

— А кто же?

— А чёрт её знает, гомункул какой-нибудь.

Постепенно в душе мальчика стала крепнуть надежда:

— А вы уверены, что эта девочка может быть моей? — начал оживать мальчик.

— А я тебя хоть раз обманывал?

— Не припоминаю, — признался Пиноккио.

— Верь мне, парень, нет ничего такого, что было бы нам не по плечу. Но это вовсе не значит, что всё будет падать тебе в руки, как перезрелая груша. Тебе придётся как следует потрудиться, и тогда кареглазка будет твоей.

— Я готов.

— Готов? — Говорящий Сверчок даже засмеялся. — Ну, раз готов, бери пергамент, столярный клей и заклеивай щели в полу.