Буратино. Правда и вымысел…

— Кто тама? — донеслось из-за двери. — Говори, а то застрелю, — но звучало это как-то не очень угрожающе. Дедушке надо было ещё поработать над угрозами. — Ну, отвечайте же, подлецы, а то долго я буду тут стоять и орать в замок, как дурак? — вопрошал дед.

Но Буратино не отвечал.

— Да, наверное, долго, — констатировал сторож, — так что, никто мне ничего не скажет? Значит, показалось, — сказал дед и, видимо, вернулся к книжке.

Тогда мальчик подошёл к двери и снова постучал.

— Ну, держитесь, сволочи, — заорал сторож из-за двери, выскочил на крыльцо и увидел бутылку на пороге. — Иисус-Мария, значит, услышала меня заступница Святая Дева Матерь Божья. Это знак, — дед схватил бутылку. — Это знак! Завтра отстою всю утреннюю службу.

С этими словами он закрыл дверь и тут же вытащил пробку, но мальчик этого не видел, он побежал домой.

— Ну что? — спросил его Говорящий Сверчок. — Взял сторож бутылку?

— Взял.

— Ну вот, а ты волновался. Бери лестницу, клей, пергамент. Клеем смажешь стекло окошка и наклеешь на него пергамент, две минуты ждёшь, а потом смело бей стекло, звона не будет, только хрустнет, вытаскивай осколки и вперёд. На мелочи не разменивайся, бери что подороже, но убедись, что сторож спит. Всё.

Глава 11 Налет

Легко сказать всё, а вот как всё это сделать, так вовсе и нелегко даже. Парень вспотел, пока дотащил лестницу до магазина, и это несмотря на холодный ветер. А как корячился, когда устанавливал её к окну, а как мёрз, стоя на ней и ожидая, пока высохнет клей. А как мальчишка дышал на пальцы, чтобы согреть их, и шептал:

— Кареглазка будет моей, кареглазка будет моей.

Наконец, клей приклеил пергамент к стеклу, и парень пошёл взглянуть, что делает сторож. А сторож делал как раз то, о чём говорил Говорящий Сверчок. То есть лежал на полу, широко разбросав руки, а ноги, в медицинских целях, положив на стул.

— Всё в порядке, — подбодрил сам себя Пиноккио, убедившись, что ружьё стоит в углу одинокое, и приступил к делу.

Он разбил окно, аккуратно вытащил осколки стекла из рамы, влез в помещение и, стараясь не шуметь, стал укладывать рулоны дорогой материи, кружева, кожаные перчатки на простыню, взятую тут же. Потом он добрался до серебряных пуговиц, сложил их в карман и поволок всё это домой, где спрятал всё добытое под кровать, на которой храпел папаша. Потом вернулся за лестницей и тоже отнёс домой. И в третий раз вернулся, чтобы во второй раз наполнить простыню. Парень здорово устал, но не поленился прежде, чем уйти накрыть старичка куском сукна, так как свежий ветер залетал в окошко, и дедушка мог простудиться. Наконец, прихватив с собой ещё и ружьё, Пиноккио вышел и, закрыв за собой дверь, направился к гимназии.

— Только бы этот осёл был на месте, — твердил мальчик, имея ввиду Джузеппе Фальконе, — а то я сломаю себе спину под этим мешком.

Он шёл, пошатываясь, и каждый шаг давался ему с трудом, но парень понимал, что именно так и только так, то есть неимоверным трудом, можно заполучить костюмчик и кареглазку. Буратино несколько раз останавливался, чтобы перевести дух, и говорил самому себе: «Если Фальконе не ждёт меня около гимназии, этот мешок меня придавит, причём до смерти». Но, как ни странно, Джузеппе ждал его, и был он с мешками и тележкой:

— А я-то думал, что ты уже не придёшь, парень, — обрадовался забулдыга, даже не думая помочь пареньку.

— Возьми хоть ружьё, осёл, — ответил Буратино.

— Ого, — Джузеппе увидел ружьё, — мы что, на охоту идём?

— Охота уже кончилась, теперь надо спрятать добычу.

— Какую добычу, что там у тебя? — похолодел Фальконе.

— Ладно, не придуривайся, а то ты не знаешь.

— Нет, ты скажи, а то мне страшно что-то.

— Да не бойся ты, — Буратино скинул мешок на землю и вытер пот, — там обыкновенный расчленённый труп.

— Труп? — пискнул Джузеппе. — Надеюсь, не человеческий?

— Конечно, не человеческий. На нашей улице эту сволочь за человека никто не считал.

Джузеппе Фальконе попытался задать ещё один вопрос, но всё, что он мог сказать, было:

— Ох, и… — и рухнул плашмя, лицом вверх, без сознания.

Из-за туч выползла луна и осветила его небритое лицо, пальцы левой ноги и правый ботинок. Буратино устало вздохнул и произнёс:

— Господи, с какими идиотами приходится работать.

После чего он стал перекладывать ворованные вещи в мешки, которые привёз Фальконе, и грузить их на тачку. Сделав это, он несколько секунд любовался бликами луны, сияющими на носу Джузеппе. Наконец ему это надоело, и, подойдя к лежащему, он пнул его в бок со словами:

— Просыпайся, истеричка.

— А? Что? — Фальконе открыл глаза, увидел Буратино и вскочил, как ужаленный. — Знаешь что, парень, я тебя, конечно, уважаю, да и деньги мне нужны, но я ухожу. Я ничего общего не хочу иметь с расчленённым трупом.

— А, судя по всему, тебе придётся иметь с ним сходство, — холодно заявил Буратино.

— Ты что, мне угрожаешь? — взвизгнул Фальконе. — Я в полицию пойду.

— Ну да, ну да, — скептически закивал головой Пиноккио, — я как раз только оттуда. И этот труп у меня из нашего родного полицейского отделения.