В общем, время шло, а два детины так и не собирались ложиться спать. Один из них время от времени ломал кем-то предусмотрительно заготовленные дрова, а другой даже достал гитару и стал наигрывать, причём неумело, какой-то жалостный мотивчик идиотской тюремной песни про несчастную любовь какого-то жигана и про его неверную возлюбленную.
Но всё когда-то кончается, кончилось и томительное сидение в кустах, показавшееся нашим героям медленной пыткой из-за комаров.
Ближе к рассвету один из охранников, видимо, слегка продрог — можете себе представить, что чувствовал Буратино и его ребята — и накрыл плечи одеялом. А одеяло, как известно, располагает к отдыху, что почти сразу же и случилось. Второй, видя такое дело, подкинул ещё дровишек в костёр и последовал примеру своего товарища.
Буратино ещё пятнадцать минут терпеливо сражался в кустах с комарами и только после этого нашарил в темноте маленький камушек и швырнул его в жестяную канистру с питьевой водой.
Охранники и ухом не повели. Тогда Пиноккио решил действовать.
Он тщательно объяснил Серджо, как пользоваться хлороформом, потом взял с него слово, что тот не будет нюхать нахлороформенный платок ни при каких обстоятельствах, и сказал напоследок:
— Серджо, мы с Пепе берём на себя правого, ты левого, и я тебя умоляю, к носу и ко рту прижимай плотно и жди — отключится. Понял?
— Понял.
— Ну, двинулись.
Они двинулись, осторожно приблизились и по знаку Буратино напали на охранников одновременно. Это оказалось не так-то просто, как писали в книгах. Охранник вертелся ужом, пытался выхватить нож и даже укусил Пепе через платок за палец и только после этого заснул.
А вот Серджо справился один и, видимо, без проблем.
— Спит? — спросил его Буратино.
— Да вроде, — отвечал Серджо.
— А чего это у него лоб в крови? — разглядел Пиноккио в свете гаснущего костра.
— Так не хотел платок нюхать, вот я его и…
— Чем?
— Да вон — булыга под руку подвернулась.
— Идиот, — вздохнул Буратино, — я тебе платок для чего дал? Для того, чтобы булыгами их не бить. А ты….
— Простите, синьор Буратино, — огорчился Серджо, — я и хотел его платком, а он брыкаться, я платок и оборонил. Хотел было найти, да где его в такой суматохе найдёшь, когда этот гусь стал за пистолет хвататься.
— Ладно, Серджо, молодец, что не растерялся, — успокоил его Буратино,
— но платочек ты найди, на морду ему положи. А мы пойдём поджигать.
Они с Пепе Альваресом разожгли керосиновую лампу и пошли в пещеру. И увидели там то, от чего пришли в невольное восхищение:
— Ты глянь, Буратино, как они тут развернулись, — сказал Альварес, — и поддоны у них, и настил, и лебедка с балкою имеются.
— Организация! — уважительно сказал Буратино.
— А вот эти щиты для чего? — продолжал восхищаться чужим хозяйством Пепе, — гляди-ка, и табак у них имеется, и сигареты, а это что?
— Пепе, — произнёс Буратино, — бери, что там тебе понравилось. Я уже начинаю.
Он стал обливать нескончаемые ряды ящиков керосином, Пепе присоединился к нему.
— Ох, и полыхнёт это дело, — говорил он, — тут вон ром восьмидесятиградусный стоит.
— Хорошо бы, — сказал Буратино.
Вскоре весь керосин был вылит, и поджигатели запалили кусок пакли.
— Мы вам покажем, как наших клиентов отбивать, — произнёс Альварес и швырнул паклю.
Огонь лизнул ящики и они почти сразу занялись. На бандитов пополз дымок.
— Ну слава Богу, тяга есть, — сказал Буратино, — пошли отсюда, Пепе.
Они ещё минутку постояли на воздухе, чувствуя, что из пещеры начинает тянуть не только дымом, но и теплом. Затем пошли к себе. А когда отошли метров на сто, до них докатился громкий хлопок.
Серджо пригнулся, застыл:
— Кажись, палит кто-то, — сказал он.
— Нет, шагай, не бойся, это бутылки с ромом взрываются, они шибко сильно запечатаны, — отвечал Альварес, — конец ихнему складу. Да, Буратино?
— Да, — отвечал тот, а про себя думал: «Как бы конец ихнего склада не стал нашим концом».
Он был уверен, впрочем, как и всего его партнёры, что синдикат этого так не оставит. Теперь-то и начиналось самое страшное. Теперь-то и начиналась война.
Глава 14
Визит
Весь день Лука где-то шатался, а когда пришёл, то сразу затараторил, причём вылупляя глаза:
— В городе ужас что творится. Такое творится, что и сказать нельзя.
Прямо даже не знаю, с чего и начинать.
— Да не тараторь ты, балаболка, говори толком. А то ужас да ужас, как баба, в самом деле, — одёрнул его Чеснок.
— Ну и ничего говорить тебе не буду, раз ты такой умный, — обиделся Крючок. — Иди сам по городу пошатайся. Меня чуть уже не зарезали, а он, ишь, умный выискался, «балаболкой» обзывается ещё.
— Рассказывай, Лука, не слушай его, — вмешался Буратино, — кто тебя чуть не зарезал?
— Двое слободских, — произнёс Крючок, закатывая глаза и глядя в небо, стараясь вспомнить подробности, — иду я себе по рынку, курю, весь такой расслабленный. Вдруг вижу — двое.
— А чего же ты, как болван какой, по рынку ходишь, куришь, расслабленный весь, или ты не знаешь, как у нас обстоят дела? — поинтересовался Рокко.