Буратино - правда и вымысел. Часть 3. Чугунные крылья Икара

— Да отвали ты, зануда, — огрызнулся Лука и продолжал, — и вот эти двое, одного-то я сразу признал, у него двух зубов нету и козырёк на картузе треснутый, так вот, смотрят на меня эти двое и о чём-то шушукаются.

— Подожди, ты где этого беззубого видел? — перебил его Буратино.

— Так когда с Тузом встречались, он с ним и приходил. Ну вот, пошушукались они, гляжу один, не тот, что в треснутом картузе, а другой, из сапога финку достал и в рукаве её ховает.

— А ты прям всё увидел? Стали бы они у тебя на глазах ножи в рукава прятать, — ухмыльнулся Чеснок.

— Во-первых, я в шашлычную забег и из окна на них глядел, их видел, а они меня нет. А во-вторых, у меня глаза не в пример твоим гляделкам, очень зоркие. Ты-то вот и вовсе стрелять не умеешь, а всё из-за глаз. Косые они у тебя.

— Это у кого ни косые, балда, у меня, что ли? — возмутился Чеснок. — Я, может, плохо стреляю потому, что руки трясутся. Да и то…

— Хватит вам, — оборвал его Пиноккио, — что вы как дети себя ведёте? Рассказывай, Лука.

— Ну вот, значит, — продолжал Крючок свой рассказ, — спрятал этот гад нож в рукав, и пошли они за мной следом в шашлычную.

— А ты там, в шашлычной, не оконфузился, случайно, с перепугу? Нет? До сортира-то успел добежать? Или с перепугу-то… А? Лука? — засмеялся Чеснок.

Но Лука ничего ему отвечать не стал, покосился только презрительно и продолжал:

— Ну, я и достал тогда наган, стал слева от двери, а тут бородатый один мужик у меня наган увидал да как заорёт: «Налётчики, налётчики с наганами, спасайтесь, люди добрые» и под стол прячется. Ну, весь народ и кинулся в рассыпную, кто в дверь, кто в окна. А половой их ловить, кричит: «Куда убегаете, сволочи, кто платить будет?» В общем, кутерьма началась. Кто-то заорал: «Полиция! Грабят!». Ну тут те двое и свинтили куда-то. Так-то вот.

— Лука, — выслушав всю историю до конца, произнёс Буратино, — а может, ты ошибся? Может, и не ты им нужен был?

— Я и сам так сначала подумал, да только пока не встретил одного своего старого корешка слободского, тут-то он мне глаза и раскрыл. Как меня увидел, аж руками замахал, зашипел на меня: «Ты что же, мол, Крючок, по городу шатаешься, тебя же объявлено мочить и кентов твоих тоже, и Пепе Альвареса тоже, и сынков мамаши Джульетты, и Чеснока, и Носатого Буратино, то есть тебя, за Носатого Буратино и вовсе, говорят, двадцать цехинов обещано, за всех остальных по пять и за тебя, Лука, тоже пять. Барера чуть ли не объявления по городу расклеивает с самого утра. Томазо всех пацанов оповестил и портовых, и слободских, и городских, кто на любого из ваших наведёт, тому двадцать сольдо только за наводку. А Туз сказал, что за тебя, Буратино, он из своих ещё пять цехинов добавит.

— Вот с этого и надо было начинать, дурья твоя башка, — вставил Чеснок, — а то всё болтаешь о том, кто, где, в каких рукавах ножи прячет.

— А ещё что узнал? — спросил Буратино.

— По городу ходят слухи, что нам конец. Пацаны в порту мелкие меня увидели, аж побледнели все, как будто я уже покойник, и давай от меня тикать. А у докера одного знакомого прикурить попросил, а он мне дарит спички, по плечу меня хлопает и говорит: «Ты, парень, мужайся».

— Хорошие дела, — вздохнув, сказал Пепе Альварес, молчавший до сих пор. — Что же теперь делать будем?

— А ты как думаешь? — спросил у него Буратино.

— Думаю, либо бежать нужно, либо мочить их, гадов, пока они нас не перебили.

— Правильно, — поддержал его Чеснок, — мочить гадов, и дело с концом. Ишь, тоже мне деятели, цены на нас объявлять вздумали.

— Ах, чтоб меня, — Лука хлопнул себя по лбу, — чуть не забыл. Комара нашли убитым.

— Да иди ты, — удивился Пиноккио. — Где?

— На кладбище. Зарезали его и ухо отрезали. Левое.

— Неужто Томазо ему не поверил? — продолжал удивляться Буратино.

— Не знаю, но Томазо обещается за него отомстить, мол, это мы Комара прикончили. И хоронить Комара будет за свой счёт. Так-то.

— Да? — сказал Буратино и задумчиво почесал лоб. — Ладно, посмотрим, что будет дальше.

Пиноккио замолчал, задумавшись, а все остальные разошлись и стали заниматься своими делами, кто еду готовить, кто оружие чистить, только один Чеснок остался с приятелем, он покуривал, сплёвывал, восхищённо дёргал головой и ухмылялся, приговаривая:

— Во дают, а! Да-а! Призадумаешься тут!

Наконец эти многозначительные замечания привлекли внимание Буратино, и он сказал:

— Чего там они дают, и о чём ты там призадумываешься?

— Да я за деньги всё думаю, это сколько же у синдикатских денег, ежели за одного тебя столько бабок отвалить готовы. Это ж у них их тысячи и тысячи.

— Денег у них много, — согласился Буратино.

— Это же что получается, — продолжал Чеснок:. — Это значит, тебя хлопнуть — двадцать цехинов в кармане — это же небольшой домик купить можно… А ещё и меня хлопнуть да Альвареса в придачу — вот тебе уже домик и поприличней, а братцев замочить — так можно уже и в центре города хибару присмотреть приличную, а если ещё и Луку гвоздануть, то к домику и конюшню пристроить можно, и коня завести, и коляску какую-никакую. Барская жизнь, да и только.