Буратино - правда и вымысел. Часть 3. Чугунные крылья Икара

— А твоя Рафаэлка тут ни при чём. Я вообще против женитьбы. Я вот как считаю: пока мужику тридцатник не стукнул, ему жениться не надобно. Потому как он есть полный дурак в смысле жизни. А так как он дурак, то бабу правильно воспитать не сможет и будет всю оставшуюся жизнь с ней корячиться. Да и бабу надо брать лет на десять моложе, а иначе что?

— Что?

— А иначе брехня и склока на всю жизнь. Вот ты с Рафаэлкой либо ровесники?

— Ну да.

— Вот то-то и оно, что «да».

— Да нет, Лука, она не такая, она не как все.

— Вот то-то и оно, что не такая, а с гонором. И будешь с ней горе мыкать да лаптем щи хлебать.

— Лука, она очень умная и очень хорошая, — продолжал Пиноккио.

— Оно и видно, что не дура, вона какого кавалера себе цапанула. А насчёт хорошести, так я тебе одно скажу. До свадьбы они все просто золото, а после — сажа чёрная.

— Так что же мне, не встречаться с ней, что ли? — спросил Пиноккио.

— Как же не встречаться, тебя теперь тремя цепями не удержишь, всё равно к ней сорвёшься. Раз уж мужик от бабы башкой обмяк, считай всё, пока не охолонет сам, к нему можно с советами даже и не соваться, ему твои советы, что вороне дым: звон один, а толку нету. Это как хворь, токмо доктора её не лечат, сама проходит.

— Значит, хворый я, по-твоему? — спросил Пиноккио явно недовольный.

— А чего ты злишься, эта хворь мало кого минует. Вот куда уж Рокко какой крутой мужик, а и этот к проститутке присох, все деньги уже к ней сносил.

— А ты? — поинтересовался Пиноккио.

— А что я? Я что, не из мяса, что ли? И со мной хворь была такая в молодости. — Лука замолчал, вспоминая. — Молодой был да дурной! Ну ни грамма ума. Ведь человека хотел зарезать и сам убиться. А сколько я подарков этой стерве перетаскал? Пропасть, каждый день то арбуз, то дыню, то ещё какой гостинец. Эх-ха…

— Ну, и чем кончилось?

— Тот хлопец, что её у меня увёл, бедолага, двадцать лет каторги получил за убийство. Так-то. — Лука замолчал, задумавшись.

— А как всё было?

— Он её, эту стерву, порешил и моряка заграничного, с которым она любовничала. Моряка-то жалко, погиб человек ни за понюшку табаку. Застал их тот хлопец за делом, хвать за швайку — и готовы два трупца. А всё из-за того, что эта курва на передок дюже слабая была. Вроде уж и замужняя была баба, могла бы и остепениться. А всё равно, кому-нибудь да даст. Красивая была. — Лука вздохнул. — Так что и я пострадал размягчением головы. Теперь-то вспоминать стыдно. А тогда, что ты!… До крови! И у тебя это пройдёт. Как трезво на себя глянешь, так дурнем обзывать будешь.

— Знаешь, Лука, — после долгой паузы произнёс Буратино, — а давай девок, что ли, найдём?

— Сейчас, что ли?

— Ну да. Эту… как её, Элизку или Луизку. Или не поедут они ночью?

— Ну да, не поедут. Только поманим, на крыльях полетят. Да ведь только ночь на дворе, может, до завтра подождём?

— Не могу, — сказал Буратино, — любовь распирает.

— Мне такая картина знакома, — согласился Лука, — и я твой ход полностью одобряю. Чтобы твоя Рафаэлла тебе самому не казалась такой единственной, надо других девок иметь хоть раз в месяц. Тем более что с Луизкой у тебя вопросов не будет. Какие там с Луизкой вопросы, хочешь в лифчик лезь, хочешь ещё куда. С Луизкой главное, чтобы она этот лифчик не скинула, прежде чем ты под него полезешь, — Лука закончил речь и стал вылезать из постели.

А через час он уже вернулся с тремя девицами и шишкой на голове. Буратино, поприветствовав девушек, рассмотрел шишку в свете лампы и спросил:

— Это кто же тебя так?

— Так Луизку твою из окна пришлось забирать, а мамаша ейная, зараза старая, услыхала. А мамаша у ней будь здоров, выскочила в исподнем во двор и запустила в меня поленом. А я, как назло, повернулся посмотреть, чего она там орёт. Девки, стервы, аж подавились со смеху, пока мы сюда ехали.

На этом, можно сказать, приключения этого дня закончились. Дальше всё было как обычно.

Глава 25 Месть

Карло Джеппетто, известный городской музыкант и забулдыга, был разбужен хорошим ударом по лбу, который и так, кстати, гудел от чрезмерного возлияния накануне.

— Это чего? — спросил он, открывая глаза и видя вокруг себя молодых людей. — Это что же это вы? — он удивлённо осмотрелся.

— С добрым утром, маэстро, — ухмыльнулся один из молодых людей. — Хотя я и не думаю, что оно для тебя будет уж очень добрым.

— Вы чего? Вы чего?… — начал Карло, и в его голосе послышалась угроза. — Я вот…

— Выпей сначала, — сказал ему суровый чернявый парень и протянул банку из-под майонеза шарманщику. В банке плескалось дешёвое вино.

— Это что? — недоверчиво спросил шарманщик.

— Это тебе снится, пей! — сурово сказал Чеснок.

Карло понюхал, прежде чем выпил. А когда выпил, сразу почувствовал облегчение. Он крякнул и произнёс:

— Вот за это спасибо. А кто же вы такие? Я что-то среди своих друзей не помню.

— Мы тебе напомним, — ответил Крючок.

И тут Карло увидел Пиноккио, увидел, и затомилось сердце у старика- отца. И заныло даже в предвкушении чего-то недоброго.

— Рад, рад гостям, сынок единственный пожаловал, — вяло промямлил музыкант. — Давненько не заходил.