Буреполомский дневник

Не успел дописать предыдущее, – после обеда сразу же подошло ещё одно блатное чмо с вопросами на тему: ты пойдёшь в ларёк? – А что? – Купи на общее чаю, или сигарет, пачек 5. Вымогатели вонючие!.. На "общее" (блатоте в карман, а не для тех, у кого и впрямь ничего нет) вытрясли из меня ещё 55 рублей на сигареты, – в дополнение к 150–ти, вытрясенным только в прошлую пятницу... А не будешь давать всей этой мрази деньги, жратву, сигареты и пр. – так они обрубят тебе пользование телефоном, придётся сидеть без связи. Один из них, малолетний омерзительный сучонок, так и сказал однажды напрямую. Вымогатели и шантажисты, привыкшие неисправимо везде и всегда жить за чужой счёт...

29.3.08. 16–55

Вернулся из ШИЗО тот юный выродок и дебил – мой сосед по проходняку слева, главный делатель браги в бараке. Уже (трёх часов не прошло, сразу после обеда) трясёт прямо рядом со мной своими огромными бутылями с этим вонючим пойлом. Заодно трясёт и мою шконку.

30.3.08. 13–40

Сидеть, быть в неволе – и так–то омерзительно и тяжело, а тут ещё – сидеть с уголовниками, среди них, в их мразотной среде!.. Боже, как же я их всех ненавижу, – этих выродков, это быдло, этот сброд! Гораздо сильнее, чем "мусоров", – те хотя бы формально придерживаются каких–то писаных норм и правил, а не "понятий". Да и заодно они – те и другие. Но не среди "мусоров" живёшь, не они сидят на соседних шконках и "чифирят" на твоей. Не они внаглую воруют у тебя сигареты из пакета на шконке... Нет, такие "экскурсии" в самую, так сказать, "народную гущу" очень полезны – после них окончательно умирают все "народнические" иллюзии (если были; а у меня–то их давно не было и на воле), и никогда уже этому народу не будешь желать ничего хорошего, и верить, что дай ему всё, жратву, работу, халявную водку – и он станет добрым, хорошим, перевоспитается, перестанет воровать и топтать тех, кто слабее... И никогда уже не сможешь нигде выступать "от имени народа" или "за народные интересы", если ты сам – приличный человек, и будешь всегда чувствовать непреодолимую (пусть и прозрачную) стену между собой и этим быдлом, которое тут, в лагере, открыто старается навязать тебе свои порядки кулаком, а на воле использует для этого думу, президента, полицию, ФСБ, РПЦ, цензуру и т. д... Мразь на мрази; это не народ, а просто сброд. Сброд пьяниц, садистов, воров и грабителей.

...И среди этих выродков мне осталось сидеть ещё ровно 155 недель, 1085 дней. 155 бань, как тут говорят. Конец срока – "никогда", – ещё одно здешнее выражение. В самом деле, через всё те же нескончаемые 3 года – это то же, что и никогда...

14–03

После погружения в эти сточные воды – уничтожение уголовного мира делается навсегда, на всю оставшуюся жизнь такой же насущной, неотступной задачей, как и уничтожение государства российского. "Мы живём, зажатые железной клятвой"...

16–15

Один, другой, третий, – уходят они домой. По УДО или по концу срока, – уходят... Вот и завхоз, маленький горластый уродец, выгонявший по утрам на зарядку, – уходит в пятницу, сам сейчас сказал. Прошёл, значит, УДО... А ты сиди здесь, парься, ещё 3 года... Будь всё проклято! Взять бы, да и поджечь этот проклятый барак, чтоб синим пламенем горел вместе с уголовниками; или бомбу сбросить бы на весь этот грёбаный лагерь!.. Не сидеть тихо–смирно – а устроить им тут ад на земле, апокалипсис в пламени и дыму; помирать – так с музыкой!..

21–54

Зато теперь я знаю – в самом буквальном смысле! – что значит выражение "дрожь омерзения". Только что, после вечерней проверки, на которой вокруг меня стояли одни блатные (так совпало, что ни один более–менее нормальный рядом не встал, только "братва"), когда толпа начала расходиться, меня вдруг действительно охватила сильная, крупная дрожь, всё тело начало трясти. Продолжалось это несколько секунд, и, поскольку я, трясясь, продолжал идти по деревянному настилу, где строятся для проверок, – то в какой–то момент, не заметив, запнулся за одну из торчащих досок насквозь прогнившего настила – и упал плашмя на живот! Доски там сплошь прогнили, поломались, – естественно, после многих лет дождей и снегов; их не меняли, похоже, со дня открытия этой зоны. Ходишь по ним, наступаешь – и внезапно поднимается конец отломанного куска доски, а твоя нога проваливается. Так можно и ноги переломать, без всяких шуток. А уж споткнуться в темноте и упасть, тем более когда ты поглощён эмоциями до степени телесной дрожи, – так вообще легче лёгкого! Ссадил кожу на ладони; слава богу, сильно не ударился, но весь перемазался в грязи – и телогрейку, и только что (вчера) взятые из стирки брюки. И – прямо судьба какая–то: в прошлый раз, зимой, как только мне их постирали, – я грохнулся через 1 или 2 дня со ступенек столовой и точно так же вымазал их все снова грязью...

31.3.08. 8–50