Буреполомский дневник

А кончился день переводом Юрика, моего нынешнего соседа и, типа, как бы приятеля по дружеской весёлой возне, – в "петушатник". Это был лёгкий шок, – но уже 2–й раз за эти 7 месяцев здесь таким образом "блатная" шпана распоряжается судьбами людей. Первым, ещё в том году, был старый нищий дед – за украденный с тумбочки "обиженных" кусок хлеба. А этот за что? Говоря цивилизованным языком – за куннилинг, о котором он ещё в ШИЗО, в камере, рассказывал при другом моём соседе – том самом главном специалисте по браге, закрытом вместе с Юриком. Этот подонок и выдал его. Коля, мой сосед сверху и как бы старший товарищ Юрика, его земляк, сказал, что, узнав об этом факте биографии, Юрика в "культяшке" (культкомнате) чуть не убили, – видимо, потому, что ещё недавно, до ШИЗО, он был заготовщиком пищи в столовой, это мракобесное и гомофобное быдло как бы ело из его рук... В общем, кастовая система почище древней Индии – в XXI веке, в государстве, претендующем считаться великим, демократическим и европейским. А между тем гомофобия и вообще повышенный интерес к чужой интимной сфере, попытки сортировать людей по этим критериям – есть верный признак фашизма. Юрик удручён, что о случившемся с ним узнают его друзья на воле, – то есть молчаливо подразумевается, что и они – там, на воле, не в зоне! – придерживаются тоже этой же гомофобской и тоталитарной системы координат. А ведь, между прочим, одного факта существования "петушатников" в зонах и тюрьмах России хватило бы, чтобы вынести ей и её народу окончательный приговор...

4.4.08. 6–23

Почему, собственно, в XXI веке человек должен скрывать ото всех свои сексуальные вкусы и предпочтения, рискуя иначе быть насильно зачисленным в искусственно созданную именно по этому признаку касту этаких "неприкасаемых", отверженных, этаких низших существ, которых всем остальным позволяется бить, всячески унижать и заставлять выполнять всю самую грязную работу, мыть туалеты и вывозить мусор с помоек?

Казалось бы, кто он мне, Юрик? Так, сосед по проходняку (теперь уже бывший). Но произошедшее вчера с ним меня жжёт, и мучает, и воспринимается как личное оскорбление и вызов.

6.4.08. 6–50

Настроение настолько пакостное, что хуже, кажется, и быть не может. Всё как клином сошлось в одну точку, – и крупные неприятности, и мелкие пакости, и тошно, и противно, и не хочется жить...

Из крупных, – конечно, главная (да и вообще одна пока что), – сегодня я, по всей видимости, надолго останусь без связи. Владелец телефона, которым я пользовался до сих пор, выходит из ШИЗО – и уже несколько дней назад ходили слухи, что его переводят то ли на 12–й, то ли на 8–й... Телефонов–то в бараке полно, но больше тут просить некого... Остальные всё равно не дадут, или звать не будут, когда звонят мне, или будут отвечать, что "это квартира", как уже было не раз...

А из мелких пакостей, – ещё раз убеждаешься, с какой мразью и нечистью приходится жить бок о бок. До сих пор у меня воровали в основном сигареты, – прямо из пакета на шконке, то есть на глазах у всех. Сейчас ещё веселее: полез в нашу "тумбочку" (табуретка со 2–м "этажом" под сиденьем), там стоял байзер (пластмассовое ведёрко) с остатками клюквы в сахаре, которую, пока не было сукразита, я клал в чай – сахар растворялся, и получалось супер, – настоящий чай с сахаром, как дома. Там ещё почти половина байзера оставалась этой клюквы, и я хотел сейчас положить в чай вместо этого горчащего сукразита. В самой глубине стоял этот байзер, за моей большой миской, так просто не достать, надо сесть на шконку или нагнуться и руку далеко засунуть. И вот достаю – а он пустой...

Впрочем, я уже стал догадываться, кто это делает. Когда все уходят в столовую, здесь как раз остаются наши соседи по проходняку, – старый и молодой подонки; старый сидит за воровство (которым не раз хвастался как доблестью), молодой – за грабёж (тот самый урод, трясущий вёдрами с брагой около меня). Когда все в столовой, никто не видит – почему бы и в сумку мою, и в тумбочку не залезть?.. Скоро будут лазить по баулам, и спрятать вообще ничего будет невозможно.

Мелкий и жутко злобно–агрессивный выродок – "обиженный", избивающий здесь всех "своих" за любую мелочь, а мне стирающий вещи за сигареты, – вчера наконец–то вернул всё (почти неделю держал!), кроме толстой чёрной рубашки. Сказал, не высохла ещё. Нет, не вчера это было, – позавчера, после бани! Рубашки до сих пор нет, на мой вопрос о ней вчера он не среагировал, – придётся как–то выцарапывать у этой нечисти свою рубашку, а то заиграют, потом всё, не найдёшь... А говорить с ним тоже противно до дрожи, – мне–то он улыбается, но я–то видел его, бьющего людей более достойных, чем он.