Буреполомский дневник

А “обиженный” старик Валентин Неустроев – умер. Известно это стало давно, еще 2 недели назад просто никак у меня не доходила речь до него. Били его все, кому не лень, издевались, не давали днем даже прилечь, целыми днями он торчал в туалете, моя и “проливая” его, даже спал там, сидя на трубе, потом ездил на “пятерку” лечить геморрой... И вот – умер. Жалкая смерть как итог жалкой жизни. Для чего мы все живем, и не такая же ли жалкая смерть ждет всех нас? Мне он навсегда запомнится, как этой весной, – уже было тепло, – он сидел на “продоле” напротив нашей калитки, прямо на земле, на полоске травы, растущей у “запретки”, привалившись кое–как к ней (к сетке–рабице, натянутой вдоль “продола”), – седой, изможденный, замученный, а часто, сидя там, и засыпал. Он был весь седой, морщинистый, выглядел лет на 70 минимум, но я помню бирочку на его кровати – там значился, по–моему, 55–й, что ли, год рождения. Ему не было еще и 55 лет, и в “обиженные” его перевели за то что из тумбочки “обиженных” он украл кусок хлеба, а до этого часто шпыняли за то, что собирает “бычки” во дворе барака или столовой, – он был нищий, никто ему ничего не слал и не помогал, а курить хотелось...

Дозвонился вчера своей Ленке, на дачу, на мобильник отца. Е.С. уже звонила им прежде, но т.к. мать хочет брать билеты на 29–е уже сегодня (хотела вчера, но Фрумкин, которого она просила их купить, не смог приехать), я счел нужным уточнить все детали. И наткнулся на неожиданное (вернее, просто позабытое за эти 2 с лишним года, т.к. почти не доводилось с ней общаться): “Я еще не знаю, смогу я или нет”. Впрочем, этого и следовало ожидать, – она всегда была очень тяжела на подъем, даже на принятие окончательного решения; надеюсь, она все же соберется и приедет вместе с матерью 29–го, – а если нет, то потом уже только в августе. “Ты такой простой!..” – заявила она мне в ответ на предложение записать № поезда, чтобы потом съездить за билетом...

Вчера вечером вдруг приперся “мусор”, часов в 6, и устроил проверку по карточкам, нарушив все спокойствие летнего выходного вечера, – только из–за того, что 1 человек (блатной “обиженный”) ушел неизвестно куда, а его, видимо, искали или ждали на вахте “мусора”.

17–40 Дозвонилась не так давно опять Маня из Питера, – впервые с марта. Рассказывала про свое у

головное дело по 282–й статье – всего–то за ее тексты в ЖЖ, про бывший у нее 21 мая обыск. Говорит, между прочим, что ее следовательницу из прокуратуры зовут тоже Снежана Николаевна, – уж не Колобова ли это, мразь, сажавшая меня и в 2004–м, и в 2006–м, и на “Матроску” за мной как–то лично приезжавшая? Фамилия, говорит Маня, у нее другая, но фамилию можно и сменить, а вот имя это в России довольно редкое, а уж в сочетании со знакомым отчеством... На допросы по повесткам Маня пока не ходит, их было уже 3, и даже статус ее по делу неизвестен – то ли свидетель, то ли подозреваемая, то ли обвиняемая...

Сказала также (в ответ на мой вопрос), что и замуж вышла не так давно (о чем у уже слышал от Тарасова), и скоро будет ребенок (о чем узнал тут впервые). Видимо, надеждам моим, что из нее выйдет настоящий боец, можно будет совместно что–то делать, не суждено сбыться: помимо (и по причине) давления властей, на нее давит и собственная мать (перепуганная, видимо; боже, как это знакомо!), да плюс еще семья, ребенок, – уйдет она теперь в личную жизнь, в быт этот кондовый, семейный, и дай бог, чтобы – до лучших времен, а не навсегда. Ушел уже Миша Агафонов, теперь вот – Маня, лучшие, молодые, наиболее радикальные элементы тусовки...

Смутное, смурное какое–то ощущение на душе от этих ее известий. Где–то там, на воле, жизнь идет своим чередом, рождаются дети, сменяются зимы и весны, – а я все торчу здесь. Уходят лучшие бойцы в эту тихую заводь, в личную жизнь, и даже если выпустят меня вдруг прямо завтра – ждет меня одиночество, неприкаянность, отсутствие всякой опоры в дальнейшей борьбе. Так что, видимо, никакого будущего и на воле у меня нет...

Чем–то чуть–чуть, смутно, неуловимо, – Маня мне вдруг напомнила Лену Громову – активную, радикальную фанатку Милошевича и (во 2–ю очередь) коммунистку из РКСМ(б), общавшуюся со мной во 2–й половине 90–х. Где–то она теперь, чем занимается, интересно?..

20–40

Я многое понял, посидев здесь. Действительно, страна уродов, подонков и идиотов. И никакой надежды на исправление, и ничего не поможет – ни реформы, ни перестройки, ни демократия, ни социализм... Агрессивная, мрачно–злобная варварская империя, засасывающая, как трясина, всех, кто хочет ее реформировать. Только полное ее уничтожение, ликвидация, стирание навсегда самого ее имени с карты мира, – иного выхода нет!..

15.6.08. 6–05