Буревестники

Он стоял на мостике, курил сигару, то и дело поднося её ко рту большим и указательным пальцами, при этом мизинец, увенчанный брильянтом в 4 карата, был кокетливо отставлен в сторону. Насмешливо прищурившись, Жан посматривал вниз, на суетившихся таможенников. Четверть часа назад он угостил их в своей каюте изысканным коньяком «Наполеон-Карвуазье», но всем своим независимым видом дал понять им, что делает это исключительно в силу традиции, а не из желания подмазать «таможенных крыс».

Жан был уверен в себе и спокоен, ибо нынче, как, впрочем, и всегда, у него на борту все чисто, документы и груз в полном ажуре, и хоть выверни шхуну наизнанку – ничего не найдёшь. «Крысы» тоже знали это, так как шкипер Синицын хотя и известен портовым властям как отъявленный контрабандист, ни разу не был схвачен за руку. Вот почему таможенники без всякой надежды на успех и взятку уныло ковыряли тюки с мануфактурой и только ради проформы заглядывали в матросские рундуки.

Жан Синицын, выходец «с Одессы-мамы», с отроческих лет вступил на тернистый путь контрабандиста. Сначала был на подхвате у греков, гонявших шаланды в Румынию за галантереей, потом приобрел баркас и сколотил свою ватагу, а ещё потом, испытывая большое неудобство из-за возросшей конкуренции и пристального внимания властей, ликвидировал «дело» и с зашитыми в подкладку золотыми червонцами махнул на Дальний Восток. Здесь он временно нанялся суперкарго на одну из шхун Бринера. Во Владивостоке, напоминавшем разноязычьем и свободой нравов родную Одессу, Жан быстро освоился, свёл знакомство с нужными людьми, изучил конъюнктуру чёрного рынка и принялся действовать. Начал он с покупки шхуны. Тут ему помог случай.

После войны некоторые офицеры русского флота – штурманы и механики – не разъехались по своим губерниям, остались во Владивостоке и основали Товарищество пароходных предприятий на Дальнем Востоке, которое вскоре прозвали «товариществом прапорщиков». Русские моряки предприняли отчаянную попытку противостоять засилью иностранных пароходных предпринимателей, однако, не имея для такой борьбы достаточных средств и поддержки со стороны властей, вынуждены были отступить. Товарищество было проглочено биржевыми акулами Владивостока, заинтересованными в доходах иностранных пароходчиков. Суда товарищества были распроданы по дешёвке, пятьсот моряков были списаны на берег и пополнили армию портовых босяков. Вот тогда-то суперкарго Жан Синицын и купил небольшую быстроходную шхуну с подъёмной силой 72 тонны. Назвал он её «Любовь» в пику штурману Щербинину и купцу Бринеру, имевшим соответственно шхуны «Вера» и «Надежда». Набрал флибустьеров из числа безработных, махнувших на всё моряков, поднял – мысленно, конечно, – «Весёлого Роджера» и, пока в правительстве шли дебаты на тему сохранить или отменить во Владивостоке порто-франко, начал вольный промысел, официально состоя во фрахте одной из пароходных компаний. Официально он возил пай, овощи, фрукты, рис, а контрабандно – спиртные напитки, наркотики, галантерею.

Шкипер Синицын был фартовым моряком, и попасть к нему на «Любовь» считалось большой честью у портовых люмпенов. С экипажем Жан всегда рассчитывался по справедливости, был даже щедр, но требовал от своей ватаги безусловного подчинениях и дисциплины. С клиентами он держался на равных, с достоинством и, если кое-кто из купцов и магазинщиков пытался вести себя с ним как с человеком второго сорта, немедленно рвал с такими всякие отношения. Он любил хорошо одеваться, но делал это со вкусом, он никогда не терял головы от женщин и вина, хотя уважал и то, и другое.

Таким был шкипер Жан Синицын – человек популярный не только во Владивостоке, но и в Пусане, Нагасаки, Шанхае, где его звали на китайский манер – капитан Чжан Синцын.

Однажды, пируя со своими помощниками в трактире после удачного рейса, Синицын познакомился со студентом эсером. Шкиперу на него указал один из его матросов, знавший революционера. Жан сначала через полового послал студенту бутылку шампанского со своего столика, а позже перебрался к нему и сам, полупьяный и благодушный. Обаяние и простота моряка быстро растопили ледок недоверия у мрачноватого эсера, и вскоре он, воодушевлённый идеей привлечь в свои ряды бывалого морехода и незаурядного человека, горячо рассказывал ему о партии эсеров, о целях и задачах Дальневосточного союза эсеров-максималистов.

— …Понимаете, очень многие нечётко представляют себе, кто такие сегодняшние социалисты-революционеры. Это не те эсеры, что вышли на политическую арену в пятом году и провалили здесь, во Владивостоке, восстание, – мы другие. В прошлом году партия раскололась: правые организовали маленькую народно-социалистическую партию, близкую по своим взглядам к кадетам, а левые – союз эсеров-максималистов. Вот это и есть мы. Наша цель – построение социализма в России, а единственно верным средством её достижения мы считаем борьбу, яростную, бескомпромиссную, вооружённую борьбу, включающую в себя все формы: террор, экспроприации, бунты…